— Да, развѣ изъ этого источника, замѣтилъ уже хохочущій Павелъ Михайловичъ.
Этихъ насмѣшекъ надъ Брюсомъ я не простилъ ни Каткову, ни Леонтьеву, поминая имъ о нихъ, когда черезъ два мѣсяца послѣ того возгорѣлась страшная прусско-французская война.
Между тѣмъ пора было ѣхать и въ Кунцево.
— Ну, эта лошадка-то не разбѣжится, замѣтилъ вышедшій меня проводить на крыльцо Катковъ.
Я и не предполагалъ, какъ далеко прямымъ путемъ изъ Петровскаго парка въ Кунцево. Но вотъ мы дотащились до парома черезъ Москву рѣку. Подъѣзжаемъ — стой! — ѣхать некуда: паромъ на той сторонѣ, а по всей рѣкѣ непрерывной и медлительной лентой тянется сплавной лѣсъ. Болѣе l½ часа пришлось дожидаться, пока лента плотовъ оборвалась и дала возможность переправиться на ту сторону. Казавшееся съ рѣки столь близкимъ Кунцево оказалось далеко не близкимъ, и когда наконецъ бѣлый Россинанте дотащилъ насъ до незнакомыхъ улицъ или просѣкъ Кунцева, мы, какъ это весьма часто бываетъ на Руси, никакъ не могли добиться отъ мѣстныхъ жителей, куда намъ ѣхать къ дачѣ Солдатенкова. Какъ это ни мало вѣроятно, но было такъ; и я прибыль къ Боткинымъ, когда обѣдъ давно былъ конченъ, и меня уже не ждали.
Л. Толстой писалъ отъ 2 октября 1870 г.:
„Вы аккуратный человѣкъ, но всегда перепутаете, теперь пишете: 13 сентября я буду въ Ясенкахъ, а на письмѣ 24-го. Ну, да это ничего. Я только радъ видѣть соломенку въ глазу настоящаго ближняго моего. Ради Бога не передумывайте. 13-го я васъ жду въ Ясенкахъ. Давно не видались, и въ моемъ зимнемъ состояніи, въ которое я начинаю входить, мнѣ особенно радостно видѣться съ вами. Я охочусь, но ужь сокъ начинаетъ капать, и я подставляю сосуды. Скверный ли, хорошій ли сокъ, все равно, а весело выпускать его по длиннымъ, чудеснымъ осеннимъ вечерамъ. У меня горе: кобылка больна; коновалъ говоритъ: запалъ, — а я не могъ запалить ея. Наши поклоны съ женою Марьѣ Петровнѣ. Досвиданья.
