подсильную чарку водки; но не понимаю удовольствія искусственно собирать толпу и при настоящей безконтрольности спаивать ее до положенія скота, a затѣмъ самому пугливо сторониться отъ искусственно пробужденнаго звѣря. Можно сказать, на дняхъ мнѣ пришлось быть невольнымъ свидѣтелемъ подобнаго угощенія пятисотъ человѣкъ крестьянъ; правда, при этомъ была и полиція, и жандармерія. Тѣмъ не менѣе къ вечеру оказалось три на смерть опившихся человѣка. Я пріѣхалъ въ Спасское, когда праздникъ давно прошелъ, и даже Иванъ Петровичъ съ Петей уѣхали въ Новоселки; но слышалъ, что толпа ревѣла и требовала водки, что Тургеневъ посылалъ за нею еще разъ во Мценскъ, и что при раздачѣ бабамъ лентъ онъ самъ съ изумленнымъ Ральстономъ едва спасся на балконѣ.
Ѣздили мы съ Ральстономъ къ водяной мельницѣ Тургенева, не представляющей, разумѣется, ничего живописнаго или необыкновеннаго. Вообще эта поѣздка въ Спасское вышла для меня совершенно прѣсною и безвкусной, безъ сомнѣнія по противоположности съ былымъ оживленіемъ этого дома. Ральстонъ утверждалъ, что онъ понимаетъ русскую рѣчь, когда выговариваютъ каждое слово, какъ диктуютъ начинающему и плохо грамотному ученику. Поневолѣ приходилось говорить съ нимъ по французски. Не знаю, или лучше сказать не припомню, что говорилъ Тургеневъ Ральстону, но когда по возвращеніи съ мельницы мы вошли въ гостиную, а Тургеневъ пошелъ, не затворяя за собою дверей въ сосѣднюю спальню, помыть руки, Ральстонъ, вѣроятно въ связи съ предшествующимъ разговоромъ, спросилъ у меня, — строга ли наша цензура?
Всякій грамотный теперь знаетъ, каковы были тогдашнія строгости цензуры, и какіе прекрасные плоды принесла намъ эта цензура. Что же я могъ отвѣчать на вопросъ иностранца? Конечно, я отвѣчалъ, что цензура наша существуетъ только по имени, и дозволяется печатать все, что придетъ въ голову. Не помню, куда въ свою очередь скрылся и Ральстонъ, а Тургеневъ, вытирая пальцы мохнатымъ полотенцемъ, вышелъ изъ спальни и, подошедши ко мнѣ, стоявшему у окна, сказалъ: „я слышалъ, что вы говорили Ральстону. Зачѣмъ
