Страница:Фет, Афанасий Афанасьевич. Мои воспоминания. Том 2.djvu/218

Эта страница была вычитана


  
— 210 —

Мольера? Тургеневъ укоряетъ меня въ водобоязни передъ Европой. А у меня, къ сожалѣнію, въ сараяхъ европейскія и американскія земледѣльческія орудія, несовмѣстимыя съ общиннымъ владѣніемъ и круговою порукою, очевидно, давно отжившими свой вѣкъ, и гальванизированныя на время настоящими европофобами. И такъ будетъ продолжаться еще долго, пока наши европолюбцы съ одной стороны, а мнимые славянофилы съ другой — не откажутся отъ жестокихъ словъ. Всему свое время, и Тургеневъ тысячу разъ правъ, указывая на то, что община и круговая порука возможны въ пользу владѣльца только при нижайшей степени общественности. У человѣка, жаждущаго выхода на рыночный просторъ, община и круговая порука дѣйствительно немыслимы. Это гораздо несбыточнѣе нѣмецкихъ бѣговъ взапуски съ ногами и тѣломъ, завязаннымъ по горло въ мѣшкѣ. Но почему же Тургеневъ въ свою очередь, упрекая меня въ боязни жестокихъ словъ: „Европа, пистолетъ, цивилизація“, — упрекаетъ въ то же время въ сочувствіи къ другимъ: „Русь, ерунда, гашникъ?“ Доживи онъ до нашего времени, то убѣдился бы въ увлеченіи Европы и въ особенности то презираемой, то превозносимой имъ Франціи къ этой Руси, которой такъ же невозможно отрицать, какъ ревности, которую старался уничтожить Чернышевскій. Слѣдя по порядку за предметами Тургеневскихъ упрековъ, мы останавливаемся на словѣ гашникъ, быть можетъ, даже непонятномъ иному читателю. Гашникъ — та нитяная тесьма или веревка, которую русскій крестьянинъ продергиваетъ въ верхній край своего исподняго платья, чтобы удержать послѣднее на поясѣ. Тургеневъ правъ, назвавши гашникъ, какъ одну изъ самыхъ закоренѣлыхъ русскихъ вещей, къ какимъ принадлежатъ между прочимъ: правила, дуга, черезсѣделень и т. д. Но вѣдь все хорошо на своемъ мѣстѣ и въ своей обстановкѣ. Нѣмецъ и французъ носитъ помочи и пуговицы; но откуда возьметъ пуговицъ русскій крестьянинъ для бѣлья, которое баба немилосердно колотитъ валькомъ на камнѣ; тогда какъ гашникъ ничего не стоитъ и все терпитъ. Честь ему и слава! Какъ же послѣ этого не сказать, что пристрастіе къ ерундѣ скорѣе на сторонѣ Ивана Сергѣевича?