„4-го окт., разсказывалъ ходившій за больнымъ Дмитрій Кирилловичъ, у насъ заказанъ былъ квартетъ, и къ обѣду ожидалось много гостей. Зная, что у Василія Петровича отъ долговременной неподвижности на постели отекали члены, я, покуда онъ еще не вставалъ, перекладывалъ его на подушкѣ. Переложивъ его такимъ образомъ, я черезъ какихъ нибудь полчаса вздумалъ поправить его снова. Но когда я подходилъ къ нему, онъ показался мнѣ чрезмѣрно тихъ. Я пригнулся, чтобы прислушаться къ его дыханію. Дыханія не было, а руки и лобъ уже похолодѣли. Я и не замѣтилъ какъ онъ кончился“.
Толстой писалъ отъ 21 октября 1869 г.:
„Я въ Москвѣ чуть чуть не засталъ васъ, какъ мнѣ сказалъ Борисовъ. А у васъ въ семействѣ смерть за смертью. Меня ужасно поразилъ характеръ смерти В. П. Боткина. Если правда, что разсказываютъ, то это ужасно. Какъ не нашлось между всѣми друзьями одного, который бы придалъ этому высочайшему моменту въ жизни тотъ характеръ, который ему подобаетъ.
„Борисова мнѣ очень жалко и не могу вѣрить, чтобы туча эта не прошла мимо. Насчетъ портрета я прямо говорилъ и говорю: нѣтъ[1]. Если это вамъ непріятно, то прошу прощенья. Есть какое-то чувство, сильнѣе разсужденія, которое мнѣ говоритъ, что это не годится. Жена вамъ кланяется.
„Покупка моего Пензенскаго имѣнія разладилась. Шестой томъ я окончательно отдалъ, и къ 1-му ноября вѣрно выйдетъ. Вальдшнеповъ было и есть пропасть. Я убивалъ по восьми штукъ и нынче нашелъ 4-хъ и убилъ одного.
„Для меня теперь самое мертвое время: не думаю и не пишу и чувствую себя пріятно глупымъ. На первый свой отдыхъ послѣ работы, вѣроятно, черезъ мѣсяцъ, пріѣду къ вамъ. Теперь не ѣду, потому что только что пріѣхалъ, и хозяйственныя дѣла. А если вы поѣдете въ Москву, то слѣдовало бы вамъ заѣхать къ намъ съ Марьей Петровной. Только напишите — когда, и я выѣду за вами въ Тулу или на Ясенки, или даже, если вы безъ багажа, — на полустанцію Козловку,
- ↑ Я просилъ графа дозволить снять съ него живописный портретъ.
