Часовъ въ 9 утра я усѣлся за свой утренній кофей, желая развлечься хотя какимъ-нибудь механическимъ дѣйствіемъ. Вдругъ огненно-красная портьера въ переднюю зашевелилась, и изъ-за нея выглянуло лакомъ покрытое лицо Николая Ивановича.
— Николай Ивановичъ! да что жь вы это? я измучился.
— Помилуйте-съ, кажется въ самый срокъ!
— Я тутъ истомился съ этимъ полякомъ нотаріусомъ да съ его пьянами чиновниками, отыскивая отмѣтку вводнаго листа.
— Помилуйте-съ, онъ у меня-съ! Вы сами его мнѣ передали.
Вечеромъ того же дня съ деньгами, но уже безъ приключеній я отправился обратно въ Москву.
Тургеневъ писалъ отъ 13 января 1869 г. изъ Карлсруэ:
„Хотѣлъ было отвѣчать стихами по старой памяти на ваши милые стихи, любезнѣйшій Аѳ. Аѳ., но какъ я ни шпорилъ своего Пегаса (не собаку мою, которая такъ называется, а Аполлонова коня) — ни съ мѣста! Нечего дѣлать, приходится прибѣгнуть къ oratio pedestris. Прежде всего позвольте выразить удовольствіе, доставленное мнѣ возобновленіемъ нашей переписки, а также и тѣмъ, что ваша поѣздка въ Елецъ и бѣдствованія по россейскимъ трактирамъ не остались безплодными, а, напротивъ, разрѣшились для васъ великолѣпной сдѣлкой, наполнившей ваши карманы ручьями „цаковых“ [1]. Теперь, стало быть, можно вамъ успокоиться. Неужели Боткинъ такъ плохъ, и нельзя ли мнѣ узнать его адресъ? Я провожу зиму въ Карлсруэ, охочусь много, работаю мало. Въ январьской книжкѣ Русск. Вѣстника будетъ моя штука. Написана она горячо и безъ всякой задней мысли, — а, быть, можетъ, тоже не понравится. Г-жа Віардо ее не одобрила, и потому въ моихъ глазахъ судъ надъ нею уже произнесенъ. По крайней мѣрѣ не длинно. Только можно читать, что Л. Толстаго, когда онъ, не философствуетъ, — да Рѣшетникова. Вы читали что-нибудь сего послѣдняго? Правда, дальше идти
- ↑ Тургеневъ всегда говорил, что будто бы никто не произноситъ съ такимъ выраженіемъ, какъ я, слово цѣлковый , и что ему каждый разъ кажется, что я уже положилъ его въ карманъ.
