обѣда съ большой настойчивостью. Не желая отказываться отъ его вдохновенной бесѣды, я не отставалъ отъ него, хотя никогда не любилъ прогулокъ. Жалко было видѣть, что прилежная ходьба графа вызывалась нестерпимыми головными болями; и хотя бы онъ порою болѣзненно не хватался за лобъ, уже одинъ багровый цвѣтъ лица свидѣтельствовалъ о сильнѣйшемъ приливѣ крови. Эти ужасныя головныя боли не уступали никакимъ лѣченіямъ и минеральнымъ водамъ, куда графъ тѣмъ не менѣе пробовалъ обращаться. И вотъ одна изъ причинъ, по которымъ переписка наша понемногу замолкла.
Въ 1873 году Алексѣй Константиновичъ переслалъ мнѣ свою прелестную поэму: „Сонъ Попова“ при слѣдующихъ строкахъ:
„Добрый, хорошій, милый, любезный Аѳанасій Аѳанасьевичъ! Прежде всего позвольте мнѣ васъ обнять и поблагодарить за добрую память и за стихотвореніе: „Только встрѣчу улыбку твою“... Вы знаете, какъ я и жена высоко цѣнимъ васъ и какъ человѣка, и какъ поэта, и вы можете себѣ вообразить, какое удовольствіе доставили намъ ваши строки. А теперь я долженъ вамъ сказать, отчего я до сихъ поръ вамъ не отвѣчалъ: съ мая мѣсяца у меня почти не перестаетъ болѣть голова, но послѣдніе два мѣсяца, особенно конецъ сентября и начало октября, были для меня настоящею пыткой, такъ что ни на часъ, ни на четверть часа я не былъ свободенъ отъ самыхъ яростныхъ невральгическихъ болей въ головѣ. Я не только не могъ для васъ списать „Попова“, но не могъ написать ни одной строчки. Теперь, по крайней мѣрѣ, я на нѣсколько часовъ бываю свободенъ и пользуюсь именно такимъ промежуткомъ, чтобы извиниться передъ вами. На дняхъ, жена и я, мы ѣдемъ заграницу на зиму, пока въ Швейцарію, въ Montreux, а тамъ можетъ быть и въ Италію. Что вы послѣднее время такъ мало пишете? Вамъ бы не слѣдовало переставать; а такъ какъ вы поэтъ лирическій par exellence, то все, что васъ окружаетъ, хотя-бы и проза, и свинство, — можетъ вамъ служить отрицательнымъ вызовомъ для
