тетеревиные, но и глухариные. Глухарей нынѣшній годъ было много. А потомъ, коли вамъ не претитъ, я буду вамъ читать, сколько написалось, Царя Бориса, и три новыя баллады. У васъ также, вѣроятно, есть кое что, a мнѣ не нужно вамъ говорить, что мы всѣ ваши самые искренніе почитатели. Не думаю, чтобы во всей Россіи нашелся кто либо, кто бы оцѣнилъ васъ, какъ я и жена. Мы намедни считали, кто изъ современныхъ иностранныхъ и русскихъ писателей останется и кто забудется. Первыхъ оказалось немного, но когда было произнесено ваше имя, мы въ одинъ голосъ закричали: „Останется, останется навсегда!“ И вы какъ будто сами себѣ не знаете цѣну! Жена кланяется вамъ и жметъ вашу руку. Смотрите же, не забудьте:
«Justum et tenacem propositi virum, —
Si fractus illabatur orbis,
Impavidum ferient ruinae»[1]
„Не переставайте быть tenax proposite!
По страсти къ охотѣ, я, конечно, описалъ бы всѣ сохранившіеся у меня въ памяти охотничьи эпизоды съ Тургеневымъ; но отчасти онъ передалъ самъ ихъ, разсказавъ, напримѣръ, какъ лѣсной прикащикъ въ Понырахъ, на вопросъ — есть ли дичина? — направляя открытую ладонь къ болоту, воскликнулъ: „а на счетъ всякой дикой птицы не извольте сумнѣваться! въ отличномъ изобиліи имѣется“. И какъ это изобиліе оказалось тѣмъ, что охотники называютъ: ни пера. Я бы разсказалъ, какъ въ Полѣсьѣ за Карачевымъ мы, пробравшись съ версту по мучительному кочкарнику, по которому изъ двухъ шаговъ одинъ разъ нога срывалась съ вершины кочки и вязла выше щиколотки въ промежуточной грязи, выбрались, наконецъ, на громадное и утомительное моховое
- ↑ «Мужъ правоты, неотступный въ обдуманномъ, —
Онъ, еслибъ небо со трескомъ разрушилось,
И подъ обломками не испугается».
Горац. Кн. 3, Ода 3.
