ніемъ греческихъ и скиѳскихъ древностей, отрытыхъ въ курганахъ около Керчи и по южной Россіи. Всѣ эти находки отлично награвированы и изданы въ отчетахъ Археологической комиссіи съ 1859 по 1864 г. и разъясненія Стефани, отличнаго знатока греческой древности и настоящаго ученаго. Тамъ есть вазы, изумительныя по изяществу рисунка и, очевидно, относящіяся къ 4-му вѣку до Рожд. Хр. Такихъ вазъ нѣтъ ни въ одномъ европейскомъ музеѣ. Признаюсь, что при этомъ изученіи я тоскую, что нѣтъ со мною моей библіотеки, а поставить здѣсь ее некуда. Прощайте, милые, сердечные друзья.
Тургеневъ писалъ изъ Бадена отъ 12 февраля 1868 года:
„Ну-съ, добродѣтельнѣйшій и милѣйшій А. А., будемъ мы вамъ писать на Алисовскую станцію. Съ великимъ удовольствіемъ вижу я, что духъ вашъ покоенъ и какъ то мягко и важно снисходителенъ, какъ оно и подобаетъ служителю Ѳемиды.
„О дѣлѣ съ Ник. Ник. — мы, если только будетъ стоить труда, поговоримъ лично; теперь ограничусь однимъ словомъ, которое, увѣряю васъ, я бы не рѣшился употребить легкомысленно: онъ поступилъ какъ безчестный человѣкъ. Мнѣ жутко говорить такъ о человѣкѣ, котораго я такъ давно и такъ искренно любилъ и уважалъ, но истина вынуждаетъ меня именно такъ выразиться: „Ник. Ник. Тургеневъ — безчестный человѣкъ“.
„Ровно два мѣсяца протекло съ тѣхъ поръ, какъ я началъ это письмо къ вамъ, которое я только потому не кончилъ и не отправилъ, что не зналъ, гдѣ вы находитесь: въ Москвѣ ли, въ Петербургѣ ли? и т. д. — Теперь я знаю, что вы снова въ Степановкѣ, увѣнчавшись добропорядочнымъ успѣхомъ въ Москвѣ, — и вотъ я берусь за перо.
„Что произошло въ эти два мѣсяца? — Дѣло съ дядюшкой, слава Богу, кончено. Онъ обобралъ меня какъ липку, — я
