менностью: ты полезенъ, а я безполезенъ; — скажите: мы оба плохи, — и поцѣлуемтесь. Вотъ, напримѣръ, дядя мой — тотъ настоящій художникъ, жрецъ чистаго искусства. Прислалъ сюда черезъ посланника требованіе описать здѣшнее мое имущество — 12 листовъ грубѣйшей сѣрой бумаги, за которую пришлось заплатить чуть не 2 руб. вѣсовыхъ и совершенно безполезно! зато прелестно! Посланникъ сдѣлалъ мнѣ оффиціальный запросъ: что, молъ, сей сонъ значитъ? Я отвѣчалъ, что ничего не понимаю; и посланникъ согласился, что понять ничего нельзя. A бѣдному Зайчинскому тотъ-же дядя и отвѣта не даетъ: „что, молъ, изволите-ли вы драть съ моего довѣрителя проценты? Или удовлетворяетесь капиталомъ?“ „А, говоритъ дядя, сіе въ моей волѣ“. И какъ истый художникъ, оставляетъ все возведеннымъ въ перлъ созданія. Вотъ, батюшка, съ кого надо брать примѣръ. Борисъ Ѳедоровичъ Годуновъ — Никол. Никол. Тургеневъ, извольте идти царствовать, извольте получать Холодово, которое стоитъ вдвое больше вашихъ безденежныхъ векселей. — „Нѣтъ отвѣчаетъ Годуновъ XIX вѣка, — мои сѣдины обезчещены, а вотъ я все изъ дому у племянника выскребъ да благодарность въ газетахъ выканючилъ, а теперь я вотъ подожду, — не выйдетъ-ли возможность Спасское съ аукціона пріобрѣсти“. — Великій художникъ! Только одно худо: оказывается, что первая просьба о томъ, что я не плачу и что слѣдуетъ наложить запрещеніе была подана — когда вы думаете? — 12 окт. 1866 г., т. е. въ самый разгаръ моей слѣпой довѣренности къ орловскому Фидіасу. Учитесь, учитесь, Аѳанасій Аѳанасьевичъ!
„Ну, засимъ можно обнять васъ дружески, поклониться вашей милой женѣ и пожелать вамъ всевозможныхъ успѣховъ на судейскомъ поприщѣ. Только съ условіемъ: dunkelen Drang —въ лоханку... вода къ водѣ.
Боткинъ писалъ изъ Петербурга отъ 27 ноября 1867 г.
„Вотъ уже нѣсколько писемъ получилъ я отъ тебя, а я не успѣлъ отвѣчать тебѣ. Да тебя и не поймешь: то ты во Мценскѣ, то въ Орлѣ, то, наконецъ, въ Москвѣ. Такъ какъ здѣсь писали, что новый судъ открывается у васъ 20 ноября,
