— Михаилъ Николаевичъ прошли къ знакомому, сказалъ слуга. Пожалуйте въ кабинетъ, а я сейчасъ дамъ ему знать о вашемъ пріѣздѣ.
— Какъ я радъ! воскликнулъ входящій Лонгиновъ. Садитесь, будемъ чай пить.
Я объяснилъ ему дѣло.
— Прекрасно! воскликнулъ онъ. — Общественное сооружение и явное сопротивленіе властямъ. Я обязанъ дать вамъ въ помощь военную команду; на это прямой законъ, я вамъ сейчасъ его покажу, продолжалъ онъ, направляясь къ книжной полкѣ и снимая толстый томъ.
Порывшись нѣкоторое время, онъ сказалъ уже минорнымъ тономъ: „а вѣдь я долженъ вамъ сказать предосадную вещь: команда высылается только въ случаѣ сопротивленія при сборѣ казенныхъ податей. А въ данномъ случаѣ я оказываюсь безсильнымъ“.
— Стало-быть это дѣло конченное. По позвольте поговорить съ вами не какъ съ губернаторомъ, а какъ съ Михаиломъ Николаевичемъ. Законъ признаетъ извѣстныя дѣйствія правонарушеніемъ и самоуправствомъ; онъ указываетъ потерпѣвшему на лицо, къ которому ему слѣдуетъ обратиться для защиты своего права, и въ то же время лишаетъ возстановителя правъ всякихъ средствъ къ исполненію приговора, основаннаго даже на мировой сдѣлкѣ, признаваемой тѣмъ же закономъ за послѣднее слово. Неужели вы не видите тутъ вопіющаго противорѣчія?
— Конечно, былъ отвѣтъ, — я не могу не видѣть тутъ противорѣчія, и вчужѣ понимаю, какъ вамъ обидно за вашу должность, которую вы такъ серьезно принимаете къ сердцу.
— Вѣдь я, уѣзжая къ вамъ, приказалъ старшинамъ утромъ привести всѣхъ этихъ молодцовъ; и оказывается, что я ихъ долженъ отпустить. Какой-же выйдетъ результатъ, какъ вы полагаете, Михаилъ Николаевичъ?
— Результатъ не трудно предвидѣть, сказалъ Лонгиновъ: въ тоть-же день всѣ 600 человѣкъ уйдутъ, и это можетъ повториться по всей желѣзной дорогѣ.
— Ну, а если я на слѣдующій разъ въ подобномъ случаѣ откажу обвинителю въ принятіи жалобы?
