данна, что публичное объявленіе мировой было для меня одной изъ пріятнѣйшихъ минутъ моей жизни. Проходя къ тарантасу по разостланнымъ для меня отъ самаго барака рогожкамъ, я считалъ себя чѣмъ-то вродѣ римскаго тріумфатора. Кучки рабочихъ дружелюбно провожали меня поклонами; но вотъ почти къ концу шествія натыкаюсь на кучку, человѣкъ въ пятнадцать.
— Ваше выс—діе!
— Что вамъ надо?
— Мы на эту мировую несогласны и на работу не пойдемъ.
— Да вѣдь ваши же выборные согласились!
— А что намъ выборные! пускай выборные идутъ работать, а мы не пойдемъ.
Чувствуя, что малѣйшая уступка опрокинетъ все дѣло, стоившее мнѣ столько труда, я обратился къ тремъ старшинамъ ближайшихъ волостей, собравшимся, вѣроятно, по любопытству на такое многолюдное судбище. „Старшины, сказалъ я, разберите этихъ людей по пяти человѣкъ и арестуйте ихъ при вашихъ волостяхъ“. Съ этими словами я сѣлъ въ тарантасъ и покатилъ домой. Но въ душѣ моей уже все было возмущено. Станція Зміевка вновь открытой Курской дороги была въ 12-ти верстовомъ разстояніи отъ Степановки; и вотъ, перемѣнивъ лошадей и пораньше пообѣдавъ, я поспѣшилъ на поѣздъ, и въ 8 час. вечера въ чудесный іюньскій день вошелъ уже къ орловскому прокурору, котораго засталъ за семейнымъ чайнымъ столомъ. Когда я вкратцѣ изложилъ ему свое дѣло, онъ съ воодушевленіемъ воскликнулъ: „вы поступили прекрасно, энергично и разумно! и прибавилъ какъ бы про себя: „но незаконно“.
— Покорно васъ благодарю за послѣднее замѣчаніе. Призванный для того, чтобы не только самому стараться о возстановленіи правды и законныхъ правь каждаго, заставляя уважать власть закона его нарушителей, я, какъ оказывается, самъ первый подаю примѣръ нарушенія закона. Извините, что я васъ обезпокоилъ. Бѣгу къ губернатору.
Орловскимъ губернаторомъ на этотъ разъ былъ мой давнишній знакомый и пріятель Лонгиновъ.
— Дома губернаторъ? спрашиваю я жандарма.
