Прикащикъ купеческой фермы принесъ слѣдующую жалобу. За три дня тому назадъ, съ субботы на воскресенье въ ночь, всѣ новыя колеса на пяти фурахъ, стоявшихъ около сарая, были украдены, а на мѣсто ихъ надѣты старыя, находившіяся въ сараѣ. Въ этой кражѣ онъ подозрѣваетъ всѣхъ своихъ рабочихъ, утверждая, что они совершили ее по наущенію хозяина крайняго къ фермѣ крестьянскаго двора. Обвиненіе крестьянина онъ основываетъ на томъ, что свидѣтель видѣлъ, какъ онъ далъ пятіалтынный одному изъ рабочихъ, когда послѣдній пахалъ огородъ, и кромѣ того, у этого же хозяина въ творилѣ стараго овина найдена пара пропавшихъ колесъ. Въ данномъ случаѣ увеличивающимъ вину обстоятельствомъ являлась кража у своего хозяина; но главнымъ руководителемъ ея очевидно былъ хозяинъ крестьянскаго двора. На разбирательствѣ я убѣждалъ обвиняемыхъ чистосердечно раскаяться въ своемъ проступкѣ, обѣщая въ такомъ случаѣ смягчить наказаніе до крайнихъ законныхъ предѣловъ. Работники тоскливымъ голосомъ повторяли свое: „знать не знаю и вѣдать не вѣдаю;“ а главный и къ тому же зажиточный воръ-хозяинъ отпирался самымъ нахальнымъ образомъ. Такъ какъ понадобилось допросить свидѣтеля, видѣвшаго передачу пятіалтыннаго, я отложилъ дѣло до слѣдующаго дня.
На другой день представленный изъ подъ ареста, старшиною главный обвиняемый громко воскликнулъ: „вотъ вы, ваше высокородіе, обзывали меня вчера воромъ, а воръ-то настоящій и нашелся: вотъ онъ!“ прибавилъ онъ, указывая на небольшаго роста оборваннаго мужиченка.
Волостной старшина тихо подошелъ и шепнулъ мнѣ на ухо: „вчера вечеромъ посаженный за бродяжничество мною въ арестантскую“
Что это подкупленное главнымъ воромъ лицо, готовое за деньги отсидѣть въ тюрьмѣ, было для меня ясно. Но нужно было до послѣдней ясности обличить это двойное вранье. При вчерашнемъ разбирательствѣ обнаружились слѣдующія подробности о сокрытіи колесъ въ старомъ овинѣ обвиняемаго. Земляной спускъ къ ямѣ овина загороженъ былъ, какъ показывали, дровами; но очевидно, никто кромѣ меня не обра-
