раго времени, оборванецъ изъ отставныхъ чиновниковъ жаловался, что когда онъ по знакомству зашелъ въ песчаную карьеру къ Чижовскому прикащику, послѣдній снялъ съ него полушубокъ. На судебномъ разбирательствѣ обвиняемый прикащикъ объяснилъ, что въ сущности не стоило и брать полушубка съ такого человѣка. „Взялъ я, господинъ судья, этотъ самый полушубокъ въ руки и вижу, по немъ непріятности ползаютъ“.
— Вы, батюшка, сказалъ я прикащику, повадились самоуправно снимать съ проѣзжихъ хохловъ платье, а теперь принялись и за чиновниковъ, не зная, быть можетъ, что за такія дѣла вы можете попасть на три мѣсяца подъ арестъ. Но я не желаю вашимъ арестомъ мѣшать постройкѣ Орловской-Елецкой дороги и буду радъ, если обвинитель согласится на примиреніе на извѣстныхъ условіяхъ.
Конечно, замухрышка запросилъ 500 рублей, но, помнится, я помирилъ ихъ на 25-ти, и увѣренъ, что прикащикъ съ тѣхъ поръ ни съ кого не снималъ платья.
Хорошо городскимъ судьямъ, имѣющимъ подъ руками цѣлую полицію, успокоиваться на строгой законности своихъ распоряженій. Но спрашивается, что долженъ дѣлать сельскій судья, которому потерпѣвшій заявляетъ, что его, украденныя въ нынѣшнюю ночь, лошади уведены въ сосѣдній уѣздъ? Если это сдѣлать спѣшно и осторожно, — ихъ можно разыскать у такого-то крестьянина. Поручить обыскъ мѣстному старшинѣ или сельскому старостѣ, значитъ навѣрное помочь вору переправить лошадей въ дальнѣйшія мѣста. Приходится самого потерпѣвшаго превращать въ судебнаго слѣдователя, снабдивъ его предписаніемъ ближайшимъ отъ вора властямъ о допущеніи подателя къ осмотру всей деревни.
Становя судью на высоту полнаго безпристрастія, законъ запрещаетъ ему при допросахъ обвиняемаго всякаго рода ухищренія; но вѣдь это хорошо только тамъ, гдѣ слѣдователь давно поймалъ обвиняемаго въ напутанныя имъ же самимъ петли, какъ это выставлено въ романѣ Достоевскаго „Преступленіе и Наказаніе“. Но какъ не извинить судью, на глазахъ котораго явный преступникъ успѣлъ сгородить цѣлую
