— А ты зачѣмъ его къ себѣ пускаешь? Гони его вонъ!
— Какъ! меня то?
— Извѣстно, тебя то!
— Какъ же это такъ?
— Кулакомъ по шеѣ! — Ты отдалъ добровольно дочь въ чужой домъ, а въ чужой домъ можно ходить только угождая хозяину, а супротивника законъ дозволяетъ наладить въ шею. Поэтому въ послѣдній разъ говорю вамъ: не желаете ли подобру по-здорову помириться?
— Меня, снова восклицаетъ молодая, куда угодно, но только не съ нимъ жить.
— Это, матушка, дѣло твое! Я вызвалъ васъ только для мировой; а то дѣло ваше крестьянское, и я его сейчасъ же передамъ на волостной судъ. А ты знаешь, что тамъ непокорныхъ бабъ дерутъ, и помяни мое слово, что тебя въ слѣдующее же воскресенье отлично высѣкутъ. Такъ вотъ либо миритесь хоть на время, либо передамъ ваше дѣло на волость.
Послѣдовала мировая. A мѣсяца черезъ полтора бывшая у насъ въ гостяхъ помѣщица О—ва сказала мнѣ: „а ужь какъ васъ столяръ съ молодою женою благодарятъ! какъ голубки живутъ“.
Случалось мнѣ распрашивать мнѣнія выборныхъ; но только въ совѣщательномъ, а не въ рѣшающемъ смыслѣ. Однажды старшина заявилъ жалобу на крестьянина, не исполняющаго законныхъ требованій его, старшины и сельскаго старосты. Хотя меня, по военнымъ преданіямъ, изумила жалоба начальника, снабженнаго карательной властью, противъ ослушнаго подчиненнаго; но такъ какъ, съ одной стороны, сопротивленіе административной власти, соединенное съ насиліемъ, я считаю тяжкимъ самостоятельнымъ преступленіемъ, а съ другой — я желалъ удостовѣриться, были ли требованія старшины законны, — то принялъ дѣло къ своему разсмотрѣнію. Оказалось, по положенію, изданному Земской Управой, крестьянамъ сгорѣвшей деревни предписывалось, вмѣсто прежнихъ безпорядочныхъ проулковъ между дворами, строиться вновь по два двора съ промежутками между ними въ три сажени
