и предполагалъ, ѣздилъ съ Дьяковымъ къ Шатилову, но вмѣсто того чтобы все это сдѣлать въ три дня, проѣздилъ пять и отъ этого опоздалъ. Поѣздка эта была, ежели бы не нездоровье, чрезвычайно пріятна и поучительна. Многое вамъ разскажу при свиданіи. Но когда же? Я предлагаю вамъ пріѣхать къ Киреевскому между 28 и 3 августа. Мы бы тамъ свидѣлись. Ежели же вы не пріѣдете, то я заѣду къ вамъ на обратномъ пути. У насъ овесъ весь въ копнахъ, и рожь подкошена. Ежели такъ простоитъ, то на слѣдующей недѣлѣ все будетъ въ гумнѣ. Овесъ обходится меньше семи копенъ. Досвиданія. Жена, Таня и я душевно кланяемся Марьѣ Петровнѣ.
Тургеневъ писалъ:
„Любезнѣйшій Аѳ. Аѳ., Мих. Ал. Языковъ, помнится, такъ однажды отозвался о нашихъ давно прошедшихъ литературныхъ петербургскихъ вечерахъ: „соберутся, разлягутся, да вдругъ одинъ встанетъ и, ни слова не говоря, другому черепъ долой“. — Наша переписка приняла этотъ анатомическій характеръ, и это пока не бѣда: я даже сегодня хочу продолжать въ этомъ родѣ. И не подумайте, что я это въ отмѣстку за ваше мнѣніе о „Собакѣ“; я это мнѣніе почти вполнѣ раздѣляю, оттого я эту вещь и не помѣстилъ въ собраніи своихъ сочиненій, a появленіе ея въ С.-Петербург. Вѣдом. служитъ только новымъ доказательствомъ моего неумѣнія сказать: „нѣтъ“. Моя претензія на васъ состоитъ въ томъ, что вы все еще съ прежнимъ, уже носящимъ всѣ признаки собачьей старости, упорствомъ нападаете на то, что вы величаете „разсудительствомъ“, но что въ сущности ничто иное, какъ человѣческая мысль и человѣческое знаніе; моя претензія состоитъ въ томъ, что вы не только не устыдились произнести сообщаемый вами „спичъ“, но даже цитируете этотъ спичъ нѣсколько мѣсяцевъ спустя, какъ нѣчто замѣчательно остроумное, не обращая даже вниманія на то, что теперь около васъ происходитъ, и какіе господа тянутъ съ вами эту канитель. Вы видите, что нашъ „старый споръ“
