шомъ обитаемомъ островѣ, безъ сомнѣнія, была прѣсная вода, запасаться которою мы никакимъ образомъ фрегату помѣшать не могли.
Стоящій противъ меня рыжеватый офицеръ, въ фуражкѣ съ кокардою, хотя и медленно, все приближался и, подойдя шаговъ на десять, уже взялся подъ козырекъ, на что я отвѣчалъ ему тѣмъ-же. A затѣмъ, подойдя уже шага на два, онъ спросилъ по-англійски, насколько я понялъ, о здоровьи императора Николая. Я поблагодарилъ и отвѣчалъ вопросомъ о здоровьи королевы. Но на этомъ разговоръ нашъ кончился за невозможностью для меня вести его по-англійски, а для англичанина — на какомъ-либо другомъ языкѣ. Если я понималъ его вопросы, напримѣръ, — ловлю-ли я рыбу, то „à la ligne, à l’hameçon“ и „mit der Angel“ — были для него одинаково непонятны.
Тѣмъ временемъ сидѣвшіе въ катерахъ, наполненныхъ огнестрѣльнымъ и холоднымъ оружіемъ, дюжіе матросы добрались къ самому берегу и вышли на него, отрѣзая насъ такимъ образомъ отъ нашихъ казаковъ. Но такъ какъ ихъ старшій былъ у насъ въ городѣ, то на подобную вольность не стоило обращать вниманія. Дюжіе моряки показались мнѣ почему-то шотландцами, но спросить объ этомъ я моего собесѣдника не умѣлъ. Однако, указывая на нихъ пальцемъ и глядя въ глаза лейтенанту, я вопросительно произнесъ:
— Вальтеръ-Скоттъ?
И мой собесѣдникъ догадался.
— Есъ, есъ, закивалъ онъ головою, ту паи, ту Вальтеръ-Скоттъ.
Считая себя, въ качествѣ поручика императорской гвардіи, старшимъ противъ королевскаго лейтенанта, я разрѣшилъ себѣ закурить папироску, причемъ счелъ за безвредную любезность предложить такую-же моему собесѣднику. Не успѣли мы докурить нашихъ пипиросокъ, какъ вернулся парламентеръ съ обѣщаніемъ Василія Павловича дать на завтрашній день положительный отвѣтъ. И я былъ очень радъ прервать успѣвшую мнѣ надоѣсть далеко не краснорѣчивую бесѣду.
Покуда я отводилъ взводъ на ночлегъ, къ начальнику ди-
