офицеровъ, но есть желаніе оправдать выборъ начальства, назначившаго меня и не по чину, и не по росту. Авось Богъ поможетъ! Вотъ еслибы ты-то былъ поближе, такъ бы и вцѣпился! Христосъ съ тобою, другъ мой.
Кромѣ немногочисленныхъ поѣздокъ въ гости, мнѣ, особливо къ концу лѣта, приходилось хлопотать о ружейной охотѣ, которую я страстно любилъ всю жизнь. Но этимъ лѣтомъ хорошо поохотиться мнѣ не удалось, такъ какъ лягавому моему понтеру, названному въ честь англійскаго адмирала Непиромъ, еще не было году.
Провѣдавши какимъ-то образомъ о предстоящемъ днѣ рожденія милаго хозяина, офицеры нашего эскадрона втайнѣ приготовили къ этому дню празднество, заказавъ серебряный кубокъ у Сазикова въ Петербургѣ. Не смотря на привезенныхъ трубачей, дорогую закуску и шампанское, празднество было самое семейное, такъ какъ, не желая безпокоить хозяина, мы не пригласили никого изъ стороннихъ. Не знаю, былъ ли нашъ сдержанный хозяинъ въ душѣ доволенъ нашимъ пребываніемъ, но я все таки радуюсь, что мы хотя отчасти выразили ему нашу признательность.
Стояла тихая и ясная погода, но утренніе морозы давно указывали на осень. Однажды, когда мы были въ сборѣ въ нашемъ флигелѣ, часовъ въ десять утра, прискакалъ казакъ съ маяка и передалъ Василію Павловичу слѣдующую записку отъ маячнаго офицера.
„Сорокапушечный англійскій фрегатъ тихо входитъ въ рейдъ Балтійскаго Порта“.
Поднялась суматоха. Суматоха во время опасности есть слѣдствіе непривычки; но мнѣ кажется, что она истекаетъ изъ основной русской черты, съ которою намъ постоянно приходится считаться. Это та же черта, которая усаживаетъ или укладываетъ человѣка въ вагонѣ такъ, какъ будто другимъ мѣста не нужно, и при входѣ заставляетъ его не затворять за собою двери.
— A мнѣ, Василій Павловичъ, куда же со взводомъ? спросилъ я.
