возвратился къ своему платью. Когда онъ сталъ одѣваться, то былъ красенъ, какъ вареный ракъ. На замѣчаніе брата, — хорошо ли это, — онъ отвѣчалъ: „хорошо“, и былъ правъ въ томъ смыслѣ, что выходка его не имѣла никакихъ дурныхъ послѣдствій.
Между тѣмъ бездѣйствіе наше, такъ какъ субалтернъ-офицеры никакой службы не несли, вело къ картежной игрѣ, къ которой наши офицеры чувствовали влеченіе, a Василій Павловичъ былъ записной игрокъ, оставившій на зеленомъ полѣ все небольшое, полученное отъ отца, достояніе.
И вотъ нашъ флигель мало по-малу превратился въ клубъ, въ которомъ нерѣдко отъ зари до зари раздавались техническія выраженія и отчаянныя восклицанія играющихъ. Хотя я и перенесъ свою кровать во вторую комнату, тѣмъ не менѣе при такихъ возгласахъ уснуть было невозможно. Но случай меня скоро выручилъ.
Однажды послѣ обѣда Рамъ объявилъ мнѣ, что сосѣдній пасторъ, испугавшись крейсерства англичанъ, продавалъ, за что бы ни было, свою деревянную бесѣдку, недавно выстроенную въ саду на берегу моря. „Я, продолжалъ хозяинъ, купилъ ее за двадцать пять рублей и послалъ за нею воловъ“.
На другой день хозяинъ пригласилъ меня взглянуть на его покупку и повелъ меня въ садъ, гдѣ, подъ навѣсомъ вѣтвей съ одной стороны и дивнымъ видомъ на море съ другой, я нашелъ прекрасную бесѣдку въ два окна, аршинъ пяти въ квадратѣ и со свѣжимъ досчатымъ поломъ. Чистосердечно раскрывши передъ хозяиномъ мои ночныя страданія, я просилъ у него позволенія переселиться въ бесѣдку, на что и получилъ полное согласіе и черезъ часъ лежалъ уже на своей походной кровати съ французскимъ романомъ въ рукахъ.
Что англичане, не рѣшавшіеся на серьезный десантъ, дозволяли себѣ самыя безполезныя выходки, мы знали, потому что между Ревелемъ и Нарвою высадились непріятельскіе стрѣлки, и когда единственными встрѣченными ими лицами оказались двѣ бабы въ полѣ, бросившіяся, разумѣется, опрометью бѣжать, то стрѣлки сдѣлали по нимъ залпъ и, убивши одну наповалъ, вернулись къ своимъ шлюпкамъ.
Солдату напрашиваться на смерть — глупо, а на плѣнъ —
