Ставши со своихъ дровней и взявшись подъ козырекъ, я подалъ пакетъ полковнику, прибавивъ, что по обстоятельствамъ не безпокою его роспиской въ полученіи.
— Да чего имъ отъ меня надо? воскликнулъ полковникъ.
— Не могу доложить, отвѣчалъ я.
Полковникъ, подъ которымъ нетерпѣливый жеребецъ прядалъ и порою, какъ свѣча, взвивался на дыбы, разорвалъ конвертъ и хотѣлъ прочесть бумагу, но проливной дождь мгновенно превратилъ ее въ тряпку, которую онъ скомкалъ и засунулъ за бортъ своей солдатской шинели.
— Не могу, воскликнулъ онъ съ отчаяніемъ, и я, еще разъ взявшись подъ козырекъ, снова сѣлъ на свои дровни.
Часамъ къ тремъ дня я подъѣхалъ къ крыльцу великолѣпнаго графскаго дома. Въ просторной швейцарской передъ широкою лѣстницей въ бельэтажъ, я спросилъ у ливрейнаго въ перевязи и съ булавою швейцара, куда пройти къ дивизіонному адъютанту.
— Сюда пожалуйте, отвѣтилъ швейцаръ, указывая на дверь влѣво отъ входа.
Сидѣвшій на креслѣ за бумагами старшій адъютантъ обратился ко мнѣ съ изумленными глазами, но тотчасъ же расхохотался и едва въ силахъ былъ проговорить:
— Извините ради Бога, но взгляните на себя въ зеркало.
Я взглянулъ въ большое зеркало и увидѣлъ дѣйствительно престранную фигуру, съ головы до ногъ покрытую грязью, не исключая лица, на которомъ рѣзко выступали бѣлки глазъ, какъ у араба. Тѣмъ не менѣе я не безъ досады воскликнулъ:
— Хорошо вамъ смѣяться, а я промокъ до костей. Нѣтъ ли у васъ чего надѣть, а шинель я пошлю на кухню высушить.
— Да вотъ надѣвайте пока мою красную фуфайку, a мнѣ, все равно, приходится одѣться и уйти.
Не успѣлъ я хотя отчасти привести себя въ порядокъ при помощи адъютантскаго слуги, какъ дверь отворилась, и графскій слуга на подносѣ внесъ и поставилъ передо мною изобильный завтракъ съ водкою, виномъ и пивомъ. Не успѣлъ я оказать завтраку долженствующую честь, какъ дверь
