пріятелей обѣдать, Тургеневъ объявиль, что не можетъ принять болѣе одиннадцати человѣкъ, такъ какъ столоваго сервиза у него только дюжина. Въ такіе дни обѣдъ обыкновенно заказывалъ Боткинъ, и когда затѣмъ какой-либо соусъ выходилъ особенно тонокъ и вкусенъ, Тургеневъ спрашивалъ Боткина:
— А что ты скажешь объ этомъ соусѣ?
— Надо, отвѣчалъ Боткинъ, непремѣнно позвать повара: я буду плакать у него на жилеткѣ.
Однажды Тургеневъ объявилъ мнѣ, что Краевскій желаетъ со мною познакомиться, и мы отправились въ условленный день къ нему.
Послѣ первыхъ словъ привѣта, Андрей Александровичъ сталъ просить у меня стиховъ для „Отечеств. Записокъ“, въ которыхъ я еще во времена Бѣлинскаго печаталъ свои стихотворенія. Онъ порицалъ уловку Некрасова, заманившаго меня въ постоянное сотрудничество. — Это ужь какая-то лавочка въ литературѣ, говорилъ онъ.
Хотя я и раздѣлялъ воззрѣніе Краевскаго, но считалъ неловкимъ нарушать возникшія между мною и „Современникомъ“ отношенія. Вернувшись отъ Краевскаго, я высказалъ Тургеневу свои сомнѣнія, но онъ, посовѣтовавшій мнѣ согласиться на предложеніе Некрасова, сталъ убѣждать меня, что это нимало не помѣшаетъ дать что-либо и Краевскому. Къ счастію, новыхъ стихотвореній у меня не оказалось, но отъ скуки одиночества я написалъ прозою небольшой разсказъ „Каленикъ“ и отдалъ его въ „Отечеств. Записки“. Появившееся на страницахъ журнала имя мое воздвигло въ Некрасовѣ бурю негодованія; онъ сказалъ, что предоставляетъ себѣ право печатать мои стихотворенія не подрядъ, а по выбору, въ ущербъ моему гонорару.
Однажды, когда мы кончили пересмотръ Гораціевыхъ одъ, Тургеневъ объявилъ мнѣ, что Краевскій проситъ ихъ для „Отечеств. Записокъ“ и, кромѣ пятисотъ экземпляровъ отдѣльныхъ оттисковъ, предлагаетъ за нихъ тысячу рублей. Въ то время эта сумма показалась мнѣ огромна, и я согласился.
Приближался февраль мѣсяцъ, и оканчивался срокъ нашего
