бургскаго знакомства устроиться съ холостымъ своимъ хозяйствомъ. Правда, въ то время и прислуга у него была другая: не было у него ни тонкаго Захара, литературнымъ мнѣніемъ котораго онъ далеко не пренебрегалъ, ни неутомимаго и точнаго Дмитрія Кирилловича, перешедшаго позднѣе въ услуженіе къ В. П. Боткину, котораго капризамъ умѣлъ угождать. А это великая рекомендація. Cлуги эти были несомнѣнными питомцами Спасскаго при матери Тургенева, тогда какъ безтолковый Иванъ очевидный продуктъ позднѣйшей эмансипированной лакейской. Cлуги прежнихъ временъ принимали молчаливо всякаго рода замѣчанія, тогда какъ крѣпостные либералы почитали нравственнымъ долгомъ всякому оправданію предпосылать: „помилуйте-съ, помилуйте-съ“.
Вертѣлся ли самъ Тургеневъ слишкомъ усердно въ этотъ періодъ въ вихрѣ свѣта, отбивалъ ли безтолковый Иванъ у него охоту просидѣть лишній часъ дома, но случалось, что усердно созванный на обѣдъ кругъ гостей къ пяти часамъ соберется, бывало, подъ темною аркою воротъ у двери Тургеневской квартиры.
— Кто это? спрашиваетъ одинъ другаго.
— Ахъ, это вы, Дружининъ? восклицаетъ другой, узнавши по голосу вопрошающаго.
— Добродушный, но разсѣянный человѣкъ, говоритъ укоѣризненно Боткинъ, — онъ просто забылъ, что позвалъ всѣхъ обѣдать, и я ухожу. Что-же звонить понапрасну? Явно, что ни Ивана Тургенева, ни Ивана лакея нѣтъ на квартирѣ“.
Однажды, передъ самымъ обѣдомъ я забѣжалъ къ Тургеневу поболтать съ нимъ, пока онъ будетъ одѣваться. Въ комнатахъ было дѣйствительно никакъ не болѣе десяти градусовъ, которые переодѣвавшемуся Тургеневу были всѣхъ чувствительнѣе.
— Иванъ! воскликнулъ онъ слезливымъ голосомъ, — ну какъ же мнѣ тебя умолять? Сколько разъ уже я слезно просилъ тебя сильнѣе топить въ такіе морозы.
— Помилуйте-съ, помилуйте-съ, отвѣчалъ Иванъ.
— Да вѣдь я, прервалъ его Тургеневъ, все выше забирающимъ фальцетомъ, и не спорю съ тобою. Ну ты уменъ, а
