Въ моей одинокой жизни слуга вещь важная, поэтому я такъ и распространился объ этомъ.
„Я продолжаю жить въ гостинницѣ, только мнѣ дали другую комнату, вдвое больше той, какую я занималъ при тебѣ, Фетъ. Остаюсь въ гостинницѣ, потому что такъ удобнѣе, чѣмъ въ chambres meublées, но очень неудобно имѣть одну комнату, хотя плачу за нее 2 рубля 50 коп., да еще за комнату для слуги. Обѣдъ здѣсь за рубль довольно хорошій.
„Какъ живете вы, милая Маша и дорогой мой Фетъ? Пишутся ли „Письма изъ деревни?“ Я со всѣхъ сторонъ продолжаю слышать похвалы имъ. Знакомыхъ у меня здѣсь много, и, слава Богу, не изъ литературнаго круга. Въ оперѣ былъ только два раза. Тамберликъ поетъ съ несравненно большимъ огнемъ, нежели прежде, пять лѣтъ назадъ. Кольцоляри плавенъ и звученъ и холоденъ попрежнему.
„Здѣсь бумажки упали противъ серебра на 10%, и банкъ, кажется, рѣшился уже болѣе не поддерживать искусственно курсъ.
„Прошу тебя, Маша и Фетъ, напишите мнѣ хотя нѣсколько словъ, я буду писать вамъ скоро. Эхъ! климатъ здѣшній невыносимъ, а то бы и думать забылъ о Парижѣ. Буду пробовать, авось перенесу. A нѣсколько дней тому я чувствовалъ себя такъ плохо, что сталъ сбираться было... Обнимаю васъ.
„Не знаю, получили ли вы письмо мое отъ 7-го? Изъ твоего письма незамѣтно, чтобы оно было получено. Причина же моего молчанія заключалась въ томъ, что я болѣе недѣли чувствовалъ себя нехорошо; было ли это слѣдствіе простуды, или просто слѣдствіе гнилой разлагающей погоды — не знаю; но только впродолженіе двухъ недѣль здѣсь стоялъ такой мракъ, что днемъ нельзя было просмотрѣть газету безъ свѣчей. Только вчера просіяло, но сегодня опять воротился прежній мракъ. Между тѣмъ дни идутъ, и я съ удовольствіемъ замѣчаю, что начинаю успокоиваться и обживаться здѣсь,
