дѣла мельницы, — объяснить въ настоящее время не могу. Явно, что я, не добившись толку въ московскомъ сенатѣ, ѣздилъ съ Василіемъ Петровичемъ въ Петербургъ, a затѣмъ, воротившись въ Москву, остановился на зиму въ домѣ Петра Петровича на Маросейкѣ, попрежнему во флигелѣ, куда подъѣхала и жена.
В. П. Боткинъ отъ 7-го ноября 1863 года писалъ изъ Петербурга:
„Ну, милые друзья, я еще въ Петербургѣ и въ томъ же отелѣ, и самому Богу только извѣстно, отправлюсь ли далѣе. Не смотря на то, что здѣсь, говоря вообще, мнѣ не непріятно, климатъ здѣшній даетъ себя чувствовать непріязненно. У меня ужь оказался ревматизмъ въ правомъ плечѣ, и всю эту недѣлю я чувствовалъ себя болѣзненно, такъ что по два дня не могъ выходить изъ комнаты. Эта слякоть и мокрый снѣгъ, эта гниль въ воздухѣ приводятъ меня въ совершенное безсиліе. Сегодня легкій морозъ, и я ожилъ, и на душѣ просвѣтлѣло, нервы спокойны, не раздражаются всякою дрянью, какъ бываетъ, когда вмѣсто неба виситъ свинцовая, удушливая атмосфера. Да! я долженъ сказать, что простился съ Борини. Онъ такъ сталъ тосковать, что страшно похудѣлъ, не ѣлъ и не спалъ, я повезъ его къ Сережѣ, который мнѣ сказалъ, что у него можетъ быть начало тифа, и что лучше поскорѣе отправить его. Я сказалъ Борини, что ежели онъ хочетъ, то можетъ ѣхать. Все это время жена его писала ему письма, полныя упрековъ и подозрѣній въ томъ, что онъ не хочетъ вернуться: эти-то письма совсѣмъ и разстроили его; къ этому еще онъ простудился. Мнѣ было больно смотрѣть на него, и когда я предложилъ отпустить его, то уже отъ одной мысли о скоромъ свиданіи съ женой ему стало легче. Онъ уѣхалъ назадъ дней девять, и мы разстались совершенными друзьями. Теперь у меня швейцарецъ, но находящійся уже четыре года въ Россіи и говорящій по-русски. Кажется, недурной человѣкъ и довольно точный и очень грамотный. Онъ занималъ должность учителя въ домашней школѣ, и недостаточность жалованья заставила его перемѣнить мѣсто. Впрочемъ, до этого онъ постоянно занималъ должность слуги.
