жену въ Петербургъ, гдѣ и помѣстилъ ее въ больницѣ Всѣхъ Скорбящихъ подъ непосредственнымъ надзоромъ старшаго доктора, бывшаго когда-то въ Орлѣ врачемъ покойной нашей матери. Петю до времени Борисовъ оставилъ у насъ съ француженкой, во избѣжаніе въ домѣ женскаго элемента.
Люди, дѣятельность которыхъ преимущественно обращена на духовную сторону (литераторы), способны ежеминутно предаваться новымъ соображеніямъ и всенародно подбивать въ ихъ пользу другихъ. Но судьба такихъ подбиваній чрезвычайно различна.
Бывшій мой сослуживецъ Н. Ѳ. Щ—ій разсказывалъ мнѣ, что въ качествѣ иркутскаго губернатора получилъ оффиціальное предложеніе открыть подписку на изданіе книгъ на малороссійскомъ языкѣ. „Господи, продолжалъ разскащикъ: что же это за выдумки? я самъ малороссъ, а по-хохлацки не читаю. А потому и сунулъ циркуляръ подъ красное сукно, подъ которымъ онъ покоится и по сей день“.
Но иное печатное слово падаетъ какъ искра на горючій матеріалъ, и матеріалъ этотъ, бывшій до того безразлично холоднымъ, мгновенно и неудержимо вспыхиваетъ.
Люди среднихъ лѣтъ помнятъ, безъ сомнѣнія, всеобщее уныніе, овладѣвшее всею Россіей при вѣсти о Польскомъ возстаніи при явной поддержкѣ Наполеона III.
Вызванный ко дню несостоявшагося доклада о Тимѣ, я на два дня остановился въ пустомъ поновлявшемся домѣ Боткиныхъ на Маросейкѣ. Собравшись утромъ по дѣламъ, я увидалъ въ зеркалѣ за собою 80-ти-лѣтнюю бывшую ключницу Пелагею, извѣстную въ семействѣ подъ именемъ Попочки. Распросивъ о моемъ и отсутствующей жены моей здоровьѣ, Попочка вдругъ воскликнула: „охъ, батюшка, что жь это съ нами, горькими, будетъ? Въ народѣ-то говорятъ: Полякъ на Москву идетъ“.
Напрасно старался я успокоить Попочку, говоря, что Полякъ не придетъ; но она видимо не убѣждалась и повторяла: „да вотъ такъ-то и въ двѣнадцатомъ году все толковали: Французъ не придетъ, не пустятъ его въ Москву. — А онъ и пришелъ“.
Таково въ сущности было общее у насъ настроеніе. Никто
