устроюсь. Да вотъ что пришло мнѣ въ голову: если я возьму съ собой слугу, то будетъ ли ему гдѣ помѣститься? А это можетъ случиться, потому что одному ѣхать тяжело, я это уже испыталъ прошлаго года, возвращаясь отъ васъ. Спѣшу отправить письмо. Выѣхать думаю около 20 или 25 апрѣля.
Тургеневъ писалъ изъ Парижа отъ 7 апрѣля 1863 года:
„Любезные друзья, Аѳанасій Аѳанасьевичъ Фетъ и Иванъ Петровичъ Борисовъ! Позвольте написать вамъ обоимъ купно, хотя вы мнѣ писали отдѣльно, но времени у меня вдругъ стало мало (я на отъѣздѣ отсюда); a имѣю я сказать вамъ обоимъ одно и то же, начиная съ того, что я искренно васъ обоихъ люблю и помню. Для быстроты дѣла буду писать по пунктамъ.
1. „Я ѣду отсюда не въ Россію, а въ Баденъ, гдѣ теперь еще никого нѣтъ, и гдѣ я буду работать съ остервенѣніемъ въ теченіи двухъ мѣсяцевъ (я во всю зиму пальца объ палецъ не ударилъ), а въ іюлѣ, если Богъ дастъ, прибуду въ Спасское на тетеревовъ. Мое присутствіе тамъ необходимо, не столько впрочемъ для тетеревовъ, сколько для другихъ соображеній. Считаю излишнимъ говорить вамъ, съ какою радостью я васъ обоихъ увижу.
2. „Могу вамъ сказать, что мое дѣло кажется благополучно окончилось. Мнѣ прислали сюда запросы весьма маловажные, я немедленно отвѣчалъ, и теперь, я думаю, все сдано въ архивъ.
3. „Казаковь“ я читалъ и пришелъ отъ нихъ въ восторгъ (и Боткинъ также). Одно лицо Оленина портитъ общее великолѣпное впечатлѣніе. Для контраста цивилизаціи съ первобытною, нетронутою природой не было никакой нужды снова выводить это возящееся съ самимъ собою скучное и болѣзненное существо. Какъ это Толстой не сброситъ съ себя этотъ кошмаръ! А кстати, каковъ романчикъ Чернышевскаго въ Современникѣ! Вотъ прелесть-то!
4. „У васъ, кажется, все идетъ потихонечку, какъ слѣдуетъ быть. И слава Богу. Не въ состояніи вамъ передать,
