прошу у васъ извиненія въ моемъ невольномъ грѣхѣ. О себѣ ничего не могу сказать утѣшительнаго: я былъ довольно сильно боленъ, такъ что даже пролежалъ дней шесть въ постели, и до сихъ поръ не могу поправиться какъ слѣдуетъ: какой-то чертъ сидитъ во мнѣ до сихъ поръ въ видѣ головной боли, постоянной ломоты во всемъ тѣлѣ, страшнѣйшаго насморка, отсутствія аппетита и т. д. Будемъ выжидать чѣмъ все это кончится. Впрочемъ, жизнь течетъ однообразно и глупо-глухо, какъ болотная рыжая рѣчка по поводнымъ камышамъ и травамъ. На дняхъ я привелъ къ окончанію всѣ мои поправки въ новой повѣсти и отдалъ ихъ нѣкоему Щербаню, который повезетъ ихъ въ Москву. По напечатаніи прочтите и сообщите свое нелицемѣрное мнѣніе. И очень интересуетъ меня Мининъ Островскаго и ваше сужденіе о немъ. Надѣюсь, что вы уже сообщили мнѣ это сужденіе.
„Спасибо заранѣе за коляску; я увѣренъ, что, не находясь въ необходимости скупиться, вы закажете прелестную и комфортабельную вещь, въ которой мы будемъ разъѣзжать съ вами и, надѣюсь, удачнѣе, чѣмъ въ прошломъ году.
,,А стихотвореніе Тополь уже прочтено вами въ Обществѣ Любителей Россійской Словесности. — Сознайтесь!
„Кланяйтесь всѣмъ хорошимъ московскимъ пріятелямъ и не сердитесь слишкомъ на Аксаковскій День. Борисовъ писалъ мнѣ о вашей статьѣ: Лирическое хозяйство. Я увѣренъ, что это будетъ прелестно, хотя крайне несправедливо. Поэтъ можетъ быть несправедливымъ въ извѣстномъ смыслѣ, хотя въ другомъ смыслѣ онъ долженъ быть справедливъ, какъ божество.
„Еще разъ кланяюсь всѣмъ, дружески жму вамъ руку и остаюсь преданый вамъ
В. Боткинъ писалъ:
„Милая моя Маша и дражайшій мой Фетъ!
„Давно я не писалъ къ вамъ, но вы не должны выводить изъ того, что я отдалился отъ васъ, или что я васъ люблю менѣе прежняго, это будетъ неправда; не писалъ я оттого,
