этотъ разъ остановились въ Москвѣ въ домѣ братьевъ Боткиныхъ.
Тургеневъ писалъ изъ Парижа отъ 7 января 1862 года:
„Добродѣтельный и прелестный другъ мой Аѳанасій Аѳанасьевичъ, здравствуйте! Получилъ я два ваши милыя и, какъ водится, парадоксальныя письма и отвѣчаю. Я прежде всего радуюсь за васъ, что дѣла ваши идутъ не настолько плохо, чтобы лишить васъ возможности увидѣть царь-пушку, башню-Кутафью, Иверскія ворота и другіе сердцу вашему любезные предметы. Надѣюсь, что вы не будете слишкомъ негодовать на Москву и даже поѣдете въ засѣданіе Общества Любителей Словесности и прочтете въ ономъ стихотвореніе Тополь. А раннею весной, когда птицы полетятъ опять „къ берегамъ расторгающимъ ледъ“, — мы, Богъ дастъ, опять увидимся и опять мирно куликнемъ, поболтаемъ и поспоримъ. Мы и теперь поболтаемъ, но по пунктамъ для краткости.
1. „Здоровье мое порядочно; въ Парижѣ скучаю не очень; дочь свою еще не выдалъ, и ничего еще не видится въ туманной дали будущаго.
2. „Въ Revue des deux mondes появился переводъ „Дневника лишняго человѣка“ и произвелъ неожиданный эффектъ.
3. „Узналъ я черезъ Достоевскаго, что Островскій привезъ въ Петербургъ оконченную драму въ стихахъ: Мининъ. Удидивился и взволновался и думаю, что это можетъ-быть выйдетъ нѣчто великое, во всякомъ случаѣ замѣчательное.
4. „Боткинъ здравствуетъ, даетъ квартетныя утра, жалуется на глаза и ѣстъ гигантски.
5. „Повѣсть моя, къ сожалѣнію моему, вслѣдствіе различныхъ сплетенъ, появится въ первой или во второй книжкѣ Русскаго Вѣстника. Говорю, — къ сожалѣнію, — потому что я ею не совсѣмъ доволенъ. Прочтете, скажете свое сужденіе.
6. „Насчетъ англичанъ, которыхъ я самъ очень люблю, вы дали маху. По воскресеньямъ они точно запираютъ всѣ лавки, исключая, замѣтьте, — исключая кабаковъ, въ которыхъ народъ можетъ невозбранно упиваться до послѣднихъ степеней безобразія. Водка все побѣждаетъ, даже англійскій пуританизмъ.
7. „Прочтите въ Современникѣ повѣсть Помяловскаго: „Mo-
