охота, въ которой я, къ горю моему, участія не приму... Но Аѳанасій съ Весной будетъ вамъ сопутствовать. Еще разъ крѣпко жму вамъ руку и цѣлую вашу патріархальную бороду.
Изъ Парижа онъ же отъ 23 сентября 1861 года:
„Сердцу моему любезнѣйшій Фетъ, я пріѣхалъ сюда недѣлю тому назадъ, но только на дняхъ поселился на квартирѣ, адресъ которой вамъ посылаю: rue de Rivoli, 210; та же квартира, что и въ прошломъ году. Дочь свою я нашелъ, какъ говорится, въ лучшемъ видѣ и остальныхъ знакомыхъ тоже; ѣздилъ въ Куртавнель, и, глядя на зеленую воду рва, вспоминалъ о васъ. Съ Боткинымъ видѣлся сегодня; онъ ѣздилъ прогуляться въ Женеву и вообще смотритъ молодцомъ, хотя все еще недоволенъ своими глазами; но должно полагать, что къ веснѣ онъ совершенно поправится. Я ему много разсказывалъ; какъ вы можете себѣ представить, мы смѣялись и безпрестанно переносились мыслію въ необозримыя поля, окружающія Степановку. Каково-то вы поохотились хоть на вальдшнеповъ? Здѣсь стоитъ такая теплынь, что всѣ ходятъ въ лѣтнихъ штанахъ. — Это не письмо, а такъ записочка, назначеніе которой задрать васъ, т. е. вызвать отъ васъ отвѣтъ, на который съ моей стороны послѣдуетъ отвѣтъ, — и такъ далѣе. А у меня пока всѣ мысли разбѣжались, словно испуганное стадо барановъ, хотя собственно пугаться было нечему: приписываю это внезапной перемѣнѣ образа жизни, климата и т. д. Здоровье впрочемъ недурно. Ну, будьте здоровы. Крѣпко жму вамъ руку и дружески кланяюсь Марьѣ Петровнѣ, Борисову и всѣмъ пріятелямъ.
8 ноября 1861 года онъ же изъ Парижа:
„О любезнѣйшій Фетъ, о Іеремія южной части Мценскаго уѣзда, — съ сердечнымъ умиленіемъ внималъ я вашему горестному плачу, и въ то же время тайно надѣялся, что, какъ говорятъ французы, чортъ не такъ черенъ, какимъ его представляютъ. Нашли же вы добродѣтельнаго механика само-
