не поспѣешь какъ-нибудь за нимъ; а природа, на которой женился посредствомъ купчей крѣпости, или отъ которой родился по наслѣдству, еще лучше. Своя собственная природа. И холодная она, и несговорчивая, и важная, и требовательная, да зато ужь это такой другъ, котораго не потеряешь до смерти, а и умрешь — все въ нее же уйдешь. Я впрочемъ теперь меньше предаюсь этому другу, у меня другія дѣла, втянувшія меня; но все безъ этого сознанія, что она тутъ, какъ повихнулся — есть за кого ухватиться, — плохо бы было жить. Дай вамъ Богъ успѣха, успѣха, чтобы радовала васъ ваша Степановка. Что вы пишете и будете писать, въ этомъ я не сомнѣваюсь. Марьѣ Петровнѣ жму руку и прошу меня не забывать. Особенное будетъ несчастье, ежели я не побываю у васъ нынче лѣтомъ, а когда, не знаю.
Не взирая на любезныя обѣщанія, показавшаяся изъ-за рощи коляска, быстро повернувшая съ проселка къ намъ подъ крыльцо, была для насъ неожиданностью; и мы несказанно обрадовались, обнимая Тургенева и Толстаго. Не удивительно, что, при тогдашней скудости хозяйственныхъ строеній, Тургеневъ съ изумленіемъ, раскидывая свои громадныя ладони, восклицалъ: „мы все смотримъ, гдѣ же это Степановка, и оказывается, что есть только жирный блинъ и на немъ шишъ, и это и есть Степановка“.
Когда гости оправились отъ дороги, и хозяйка воспользовалась двумя часами, остававшимися до обѣда, чтобы придать послѣднему болѣе основательный и привѣтливый видъ, мы пустились въ самую оживленную бесѣду, на какую способны бываютъ только люди, еще не утомленные жизнью.
Тургеневъ, всегда любившій покушать, не оставилъ безъ вниманія тонкаго пошиба нашего Михайлы, которымъ каждый разъ такъ восхищался Александръ Никитичъ. Выпили и Редерера, и я очень гордился льдомъ, которымъ запасся, благодаря пруду, выкопанному на небольшой изложинѣ прошлою осенью. Послѣ обѣда мы съ гостями втроемъ отправились въ рощицу, отстоявшую саженъ на сто отъ дому, до которой въ то время приходилось проходить по открытому
