вости я надѣлъ второй мундиръ и съ прикомандированнымъ же товарищемъ гусаромъ сѣлъ въ наемный фаэтонъ, который одинъ изъ полковыхъ забавниковъ называлъ купе, потому что на немъ былъ обрѣзано все то, что бываетъ въ другихъ фаэтонахъ, начиная съ крыльевъ. За полчаса до назначеннаго времени мы въ числѣ прочихъ выстроились подъ деревьями у дворцоваго крыльца. Набѣжали тучи, и насъ стало обсыпать водяною пылью. — „Боже, подумалъ я, что-то будетъ съ моимъ мундиромъ!“ — Стало накрапывать, и черезъ нѣсколько минутъ насъ стало обливать косымъ и крупнымъ дождемъ. Вышелъ адъютантъ и объявилъ, что Его Высочество изволитъ откладывать смотръ до другаго времени.
На слѣдующемъ такомъ же смотру я стоялъ уже въ ненадѣванномъ колетѣ; и на этотъ разъ изъ надвинувшихся тучъ на меня посыпалась водяная пыль. Я чувствовалъ, что въ финансовомъ отношеніи пропалъ невозвратно; но небо расчистилось, и мы благополучно отбыли смотръ.
Наступили маневры въ присутствіи Государя Императора, и полили дожди. Офицеры эскадрона упросили меня быть хозяиномъ по части артельнаго столоваго продовольствія. Закупкою въ Петербургѣ всѣхъ припасовъ я заслужилъ всеобщее одобреніе. На привалахъ эскадронная фура растегивалась, и всѣ хвалили удивительную солонину, запивая ее различными винами и портеромъ. Но торжество мое длилось недолго. Дня черезъ два одинъ изъ нашихъ корнетовъ, подъѣхавъ къ перекрестку, на которомъ стояла наша фура, и, завидя переходившій черезъ дорогу лейбъ-драгунскій дивизіонъ, пригласилъ всѣхъ офицеровъ, сосѣдей по красносельскому лагерю, къ закускѣ.
Конечно, мнѣ, человѣку новому, не подобало возражать противъ такого коммунизма. Надо было требовать новой складчины для вторичной закупки провизіи, но я при такихъ условіяхъ наотрѣзъ отъ хозяйства отказался.
Нѣтъ ничего удивительнаго, что въ ненастную погоду по болотистымъ петербургскимъ окрестностямъ полкъ выходилъ на маневры въ самыхъ худшихъ мундирахъ. Такіе мундиры и вальтрапы съ заплатами офицеры называли маневристами. Конечно, и я приберегалъ лучшее къ предстоящимъ смотрамъ,
