тѣлъ въ Степановку и съ восторгомъ убѣдился, что потолокъ протекъ только въ столовой, въ которой не было никакой мебели. Вслѣдъ затѣмъ морозы вступили въ свои права.
Помнится, въ моихъ „Запискахъ изъ деревни“ я говорилъ о томъ міровомъ событіи, которое, имѣя въ виду исключительно сельскую среду, совершилось въ ней на моихъ глазахъ. Понятно горячее любопытство вопросовъ, раздававшихся по этому поводу со всѣхъ сторонъ. Спрашивали, очевидно, люди-мыслители, не предвидѣвшіе ничего, подобно самимъ дѣятелямъ. Всѣ чувствовали, что произойдетъ нѣчто неслыханное, противоположное всему существующему; но что изъ этого выйдетъ — предвидѣть никто не могъ. Полнѣйшую невозмутимость всей нашей сельской среды я могу себѣ объяснить только сравненіемъ.
Мальчикъ, которому хорошо живется подъ родительскимъ кровомъ, отправляется въ далекую школу. Отецъ и мать и бабка обнимаютъ его и плачутъ; будетъ ли ему лучше или хуже на чужбинѣ — никому неизвѣстно и всѣхъ менѣе ему самому. Но онъ смутно чувствуетъ приближеніе свободы, и глаза его сухи; онъ не хочетъ и не можетъ обсуждать своего будущаго положенія.
Я былъ у зятя въ день объявленія съ церковнаго амвона Высочайшаго манифеста объ освобожденіи крестьянъ. Въ тотъ моментъ слишкомъ было рано задаваться вопросами насчетъ всенароднаго значенія событія. Мы сами внѣ всякихъ соображеній были исполнены совершенно дѣтскаго любопытства и разсчитывали по минутамъ, когда обѣдня должна быть кончена и крестьяне успѣютъ вернуться изъ церкви. Во второмъ часу дня Алекс. Никит., взглянувъ на дворъ, крикнулъ: „А, вотъ и кончилось: ключникъ идетъ къ амбару“. Черезъ двѣ минуты ключникъ стоялъ въ передней.
— Ну, что, Семенъ, слышали манифестъ?
— Слышали батюшка, Лександръ Микитичъ.
— Ну, что же вамъ читалъ священникъ?
— Да читалъ, чтобъ еще больше супротивъ прежняго слухаться. Только и всего.
Тѣмъ временемъ В. Боткинъ писалъ изъ Парижа 16 апрѣля 1861:
