менитый наѣздникъ, державшій пристяжныя вожжи за спиной Лукьяна, бросилъ ихъ въ сани и соскочилъ долой. Не знаю, самъ ли коренной свернулъ съ улицы на огородъ, или повернулъ его туда Лукьянъ, но черезъ нѣсколько секундъ лѣвая пристяжная ударилась на всемъ скаку лбомъ объ огородную верею, и вся тройка съ Лукьяномъ и пошевнями полетѣла въ глубокій, засыпанный снѣгомъ, парникъ. Пришлось сзывать людей съ веревками и таскать всю эту кашу изъ парника. Лукьянъ, славу Богу, уцѣлѣлъ. Наемныя пошевни разломаны, пара лошадей тоже, не смотря на порванную упряжь, уцѣлѣла, а у лѣвой пристяжной изо лба торчалъ мозгъ. Слѣдовательно, она какихъ-нибудь аршинъ 15 проскакала, такъ сказать, мертвая.
Тургеневъ писалъ изъ Парижа 2 января 1861:
„Любезные друзья, Фетъ и Борисовъ, я получилъ ваше совокупное посланіе и буду отвѣчать каждому порознь, дѣльнымъ манеромъ; теперь я только хочу вамъ сказать, что я получилъ отъ О…… хоть не всѣ деньги, которыя онъ долженъ былъ выслать, однако половину; и потому положите подъ сукно все, что я вамъ сообщилъ по этому поводу и пріостановитесь. Я душевно радъ, что всѣ распущенные слухи оказались ложными; радъ и за себя, а главное за О……. , котораго мнѣ было какъ-то дико воображать не совершенно честнымъ человѣкомъ. У меня рѣшительно нѣтъ времени больше писать, но не могу не сказать вамъ, о Фетіе, что хандритъ только человѣкъ, который эту штуку на себя напускаетъ: переводите Проперція лучше или Катулла. Какъ это возможно? — А въ піесѣ Островскаго (это я уже говорю Ивану Петровичу) мнѣ нравится только превосходно нарисованное лицо Оленьки; съ остальными замѣчаніями я согласенъ. Работа моя подвигается, довольно впрочемъ медленно. До слѣдующаго письма.
10 января онъ же изъ Парижа:
„Ля Илляхъ иль Аллахъ, Магоммедъ резуль Аллахъ... — Нѣтъ Фета кромѣ Фета, и Тургеневъ пророкъ его. Какими словесами достойно воспою я ваше многомилостивое обо мнѣ
