купателей, но чаще всѣхъ бывалъ небольшой сѣденькій старичокъ съ бѣльмомъ на лѣвомъ глазу, — М....ъ. Онъ, бывало, какъ разъ подойдетъ къ вечернему отцовскому чаю; наговоритъ ему много пріятнаго насчетъ его лошадей и подъ конецъ, наклонившись ко мнѣ, скажетъ вполголоса: „а что не заглянуть ли намъ въ Капернаумчикъ?“ — Онъ же указалъ мнѣ и иллюминацію слободы, которою самъ каждую ночь восхищался. Что касается до трактира, куда уводилъ меня М....ъ, то это былъ весьма хорошій русскій трактиръ, привлекавшій ремонтеровъ и стороннихъ посѣтителей прекраснымъ столомъ и винами, а главное — замѣчательнымъ цыганскимъ хоромъ. Положимъ, такъ называемый хоръ, особливо мужская его часть, не превосходилъ посредственности, зато примадонны были удивительныя, особенно одна изъ нихъ, съ бархатнымъ и выразительнымъ контральто, ясно сохранилась въ моей памяти. Она была живымъ портретомъ славной въ то время въ Европѣ красавицы Лолы Монтесъ.
Половина нашихъ лошадей была распродана, надлежащія закупки сдѣланы, и мы тѣмъ же порядкомъ вернулись на Грайворонку. Время было и мнѣ явиться въ лейбъ-уланскій полкъ, а брату — возвратиться въ Харьковъ. Оба мы ожидали денежной благостыни со стороны отца.
Однажды утромъ, въ отсутствіе отца по хозяйству, братъ сказалъ мнѣ таинственнымъ голосомъ.
— Онъ даетъ тебѣ триста рублей, a мнѣ — сто.
Ты почему же это знаешь? спросилъ я брата.
— Да онъ написалъ на бумажкѣ и, порвавши ее на клочки, выбросилъ за окошко. Я сейчасъ догадался, что это про насъ: сложилъ клочки и прочелъ.
Братъ не ошибся въ суммахъ, которыми мы были снабжены на дорогу. Съ небольшою денежною субсидіей я на перекладной пустился въ Москву и затѣмъ по желѣзной дорогѣ до станціи Волховской, гдѣ узнавши, что полкъ уже въ Красносельскомъ лагерѣ, продолжалъ свой путь до лагеря. Здѣсь безъ особаго труда я разыскалъ своихъ людей, которые уже успѣли прибыть съ лошадьми и, къ крайнему изумленію, деньщикъ моего дальняго родственника, командира шестаго эскадрона, В. П. М—а, провелъ меня къ палаткѣ съ де-
