„Какъ бы мнѣ прочесть твои переводы изъ Гафиза? Здѣсь Русское Слово точно миѳъ; его здѣсь никто не получаетъ. Изъ письма Тургенева я съ радостью узналъ, что Левъ Толстой опять принялся за свой кавказскій романъ. Какъ бы онъ ни дурилъ, а я все скажу, что этотъ человѣкъ съ великимъ талантомъ, и для меня всякая дурь его имѣетъ больше достоинства, чѣмъ благоразумнѣйшіе поступки другихъ. Кажется, журналъ Павлова далеко не оправдалъ ожиданій. Есть ли какая перемѣна отъ новой цензуры? Напиши мнѣ объ этомъ хоть нѣсколько словъ. Гдѣ неистовый Григорьевъ? Неужели и умъ, и положительный талантъ ничего не значатъ при отсутствіи характера и твердой воли? Мое лѣченіе авось кончится въ концѣ марта; а въ концѣ апрѣля, кажется, Тургеневъ будетъ здѣсь. Что говорятъ о направленіи Панина относительно крестьянскаго вопроса? Здѣсь иные понурили голову отъ этого, другіе подняли ее. Я думаю, что прежнее направленіе редакціонной конторы значительно ослабится.
„Обнимаю васъ отъ всей души.
Тургеневъ писалъ изъ Петербурга 22 февраля 1860:
„Милѣйшіе господа, Фетъ и Борисовъ! Ваше письмо меня очень обрадовало, и я немедленно отвѣчаю. Что касается до моего здоровья, то я началъ понемножку...
... „Выѣзжать (это письмо я продолжаю недѣлю спустя — 29 февраля). Дѣйствительно, я сталъ много выѣзжать по милости респиратора, сирѣчь намордника, который я ношу на рту. Я сдѣлалъ много новыхъ интересныхъ знакомствъ, о которыхъ я поговорю съ вами подъ тѣнью (не очень густой — дѣло будетъ въ апрѣлѣ мѣсяцѣ) Спасскаго сада и т. д. Кстати, мнѣ ужасно досадно, что графъ Николай Толстой былъ у меня два раза въ теченіи одного дня, не засталъ меня и, не оставивъ своего адреса, исчезъ и уже болѣе не показывался. Скажите ему, что пріятели такъ не дѣлаютъ, и что я очень объ этомъ сожалѣю.
„Теперь надо сказать нѣсколько словъ о Кальнѣ. Дядя пишетъ мнѣ, что онъ сообщилъ вамъ опись этого имѣнія въ подробности. Цѣна, имъ назначенная, мнѣ кажется велика, и
