внаймы только на двѣ недѣли ярмарочной поры. Въ главной избѣ, служившей намъ столовою и гостиною, за перегородкой расположился отецъ, а въ небольшой пристройкѣ, чрезъ немощеныя проходныя сѣни, помѣстились мы съ братомъ.
Къ вечеру, въ день нашего пріѣзда, камердинеръ отца, Иванъ Никифоровъ, растворивъ дверь нашей свѣтелки, быстро проговорилъ: „несутъ, несутъ“, — и мы съ братомъ выбѣжали на крыльцо.
Вдоль улицы показалась сплошная и безконечная рѣка непокрытыхъ головъ. Конные жандармы едва сдерживали приближающіяся народныя волны, впереди которыхъ шло многочисленное духовенство въ блестящихъ ризахъ, а за нимъ на катафалкѣ несли и самую икону. Изъ сколькихъ тысячъ человѣкъ состояла эта толпа, опредѣлить не могу: давно уже духовенство, съ катафалкомъ вослѣдъ, скрылось за угломъ по направленію къ монастырю, а толпа продолжала прибывать вдоль улицы, и мы, не дождавшись ея конца, ушли къ себѣ.
Подъ обширными навѣсами нашего двора, еще не свыкшіеся съ новымъ мѣстомъ Грайворонскіе жеребцы оглушительно ржали; такое же ржаніе раздавалось и на сосѣднихъ дворахъ.
На другой день мы вмѣстѣ съ отцомъ отправились въ стоящій на высокомъ правомъ берегу рѣки Тускари старинный монастырь къ архіерейскому служенію, а по окончаніи обѣдни спускались по каменной лѣстницѣ къ святому колодцу, въ который бросили по серебряной монетѣ, умножая кучу мѣдныхъ и серебряныхъ денегъ, виднѣющихся на каменномъ днѣ колодца сквозь чистѣйшую воду. Пустынь, по преданію, получила свое названіе отъ явленія образа Знаменія Божіей Матери на корнѣ срубленнаго дерева.
Въ церкви я неожиданно встрѣтилъ бывшаго нашего полковаго любимца Н. И. Небольсина, отъ котораго я принялъ должность полковаго адъютанта. Я встрѣтилъ его уже предводителемъ Щигровскаго уѣзда, а въ настоящее время прахъ этого вполнѣ прекраснаго человѣка покоится въ оградѣ Кореннаго монастыря, въ которомъ мы встрѣтились послѣдній разъ.
Послѣ обѣдни мы съ братомъ пустились осматривать яр-
