поди! чего онъ тамъ оретъ? Я давно сижу на землѣ, и собака лежитъ около меня“.
Можно себѣ представить, какова была стрѣльба брата послѣ такой горячки. Вылетѣлъ молодой тетеревъ вдоль опушки; братъ далъ промаха, а я убилъ тетеревенка.
— Чего ты горячишься? говорилъ я брату; и, вѣроятно, чтобы вполнѣ послѣдовать моему совѣту, братъ досталъ изъ ягташа кусокъ чернаго хлѣба и сталъ его жевать. Въ это время собака моя твердо остановилась у густой древесной стѣнки, куда трудно было ожидать чтобы бросилась поднятая птица.
— Ступай, сказалъ я брату, къ опушкѣ съ лѣвой стороны собаки, а я пойду съ правой. Ужь на кого либо изъ насъ тетеревъ налетитъ. — Когда мы почти сошлись справа и слѣва надъ собакою, молодой тетеревъ, поднявшись вверхъ, бросился въ тѣсный промежутокъ между стѣнкою зелени и братомъ. Братъ, держа приготовленное въ лѣвой рукѣ ружье и боясь, чтобы тетеревъ не сбилъ съ его носа очковъ, инстинктивно выставилъ правую руку, придерживая корку хлѣба передъ лицомъ. По невѣроятной случайности, тетеревъ краемъ лѣваго крыла попалъ между трехъ большихъ пальцевъ брата, которые онъ точно также инстинктивно сжалъ. Къ удивленію моему, я увидалъ, что затрепетавшій при взлетѣ тетеревъ продолжаетъ трепетать на одномъ мѣстѣ, передъ самымъ лицомъ брата. Оказалось, что братъ совершенно неожиданно и неправдоподобно рукою, держащею кусокъ хлѣба, поймалъ налету тетерева.
По возвращеніи въ Новоселки я засталъ слѣдующее письмо Тургенева изъ Виши отъ 18 іюня 1859:
„Любезнѣйшій Фетъ, сколько разъ я собирался писать къ вамъ, и все не „вытанцовывалось“. Сегодня кажется наконецъ удастся. Я нахожусь въ городишкѣ Виши, въ средней Франціи, не въ дальнемъ разстояніи отъ Клермона; пью воду и купаюсь отъ своей болѣзни, и до сихъ поръ пользы никакой не ощущаю. Народу здѣсь много, но все французики; русскихъ мало и неинтересные. Я не жалуюсь: это даетъ мнѣ возможность работать; но до сихъ поръ моя Муза, какъ застоявшаяся лошадь, сѣменитъ ногами и плохо подвигается
