пажа. Опасенія мои оправдались, и мы съ величайшимъ трудомъ протащились двѣ первыхъ станціи. Ночью мы прибыли въ Серпуховъ и, перемѣнивъ лошадей, спустились къ переправѣ черезъ Оку. Береговой сторожъ съ палочкой въ рукахъ остановилъ насъ и объявилъ, что переѣздъ сталъ очень опасенъ, a тѣмъ болѣе для тяжелаго экипажа, что и легкія сани съ трудомъ пробираются между открывшимися справа и слѣва полыньми.
— Ну, любезный другъ, сказалъ я, выпроводи насъ на тотъ берегъ и получишь рубль на чай. Сторожъ, видимо, отставной солдатикъ, сказалъ ямщику: „ну, другъ, я стану указывать тебѣ дорогу, а ты ужь валяй во весь духъ“. При этомъ онъ сталъ на лѣвую отводину кареты и дѣйствительно все время кричалъ: „правѣй! лѣвѣй!“ покуда мы во весь духъ неслись черезъ широкую Оку. При лунномъ свѣтѣ то справа, то слѣва чернѣли полыньи, у краевъ которыхъ вода слегка всплескивала при нашемъ проѣздѣ. Но вотъ мы уже на правомъ берегу Оки и, поблагодаривъ проводника, пускаемся въ дальнѣйшій путь.
Въ тотъ же день, узнавъ въ Тулѣ отъ Ясенковскихъ ямщиковъ, что графъ Л. Н. Толстой дома, мы рады были заѣхать въ Ясную Поляну и передохнуть въ дорогѣ у гостепріимныхъ хозяевъ.
Графъ встрѣтилъ насъ радушно и особенно любезна была его тетенька Т. А. На другой день передъ нашимъ отъѣздомъ графъ подарилъ мнѣ двухъ лягавыхъ щенковъ, и пришлось вспомнить любимую поговорку Тургенева: „чему посмѣешься, тому и поработаешь“. Давно ли я трунилъ надъ плетушкой со щенятами, повезенной братомъ Петрушей въ Землянскій уѣздъ? А теперь самому пришлось забирать плетушку, правда, съ двумя щенками, къ себѣ въ карету. Ѣхать оставалось уже не слишкомъ далеко, и поздно ночью мы добрались до Мценска.
Такъ какъ пришлось въ деревню ѣхать на вольныхъ,то я приказалъ ямщику везти насъ не на станцію, а на постоялый дворъ. Говорятъ: — до разсвѣта никто не повезетъ, такъ какъ вода залила ледъ на Зушѣ, а въ тяжелой каретѣ и по проселку не проѣдешь. Надо ночевать.
