Но видно, сердце не камень. Года черезъ три онъ опять вышелъ въ отставку, и вотъ, вспоминая это время, отецъ, смѣясь до слезъ, разсказывалъ мнѣ въ благодушную минуту:
— Ты знаешь, Иванъ Петровичъ сватался за Наденьку!
Получивъ новый, не менѣе рѣшительный отказъ, Борисовъ вторично отправился на Кавказъ и поступидъ въ знаменитый Куринскій полкъ, гдѣ все время провелъ въ походахъ и экспедиціяхъ и, въ качествѣ ротнаго командира, участвовалъ въ Малоазіатской войнѣ. Много горькихъ писемъ написалъ онъ мнѣ и, между прочимъ, изъ подъ Башъ-Кадыклара, гдѣ изо всѣхъ офицеровъ въ его ротѣ въ живыхъ остался только онъ. Тѣла же прочихъ были собраны подъ громадное орѣховое дерево, подъ которымъ онъ мнѣ писалъ.
Но я забѣгаю впередъ.
Время близилось къ девятой пятницѣ, т. е. къ Коренной ярмаркѣ, составлявшей въ то время самое замѣчательное годовое событіе не для однихъ жителей средней Россіи. Поэтому отецъ нашъ, забравши меня и брата Петрушу, отправился за полтораста верстъ въ свое Землянское имѣніе Грайворонку, чтобы отправить оттуда съ завода лошадей въ Коренную и ѣхать туда самому за ежегодными закупками.
Ѣхали мы, конечно, на своихъ, двумя экипажами: отецъ на шестеркѣ гнѣдыхъ въ дормезѣ, куда бралъ поочередно меня и брата, а сзади на тройкѣ вороныхъ шелъ тарантасъ съ посудой, поваромъ и лакеемъ; другой лакей помѣщался на козлахъ дормеза.
Мнѣ было 32 года отъ роду, когда я во второй разъ пріѣхалъ въ отцовскую Грайворонку, гдѣ мы съ братомъ Петрушей помѣстились въ трехъ комнатахъ стариннаго дѣдовскаго флигеля. Не думаю, чтобы девяностолѣтній дѣдъ, проживавшій, насколько я себя помню, постоянно лѣтомъ у себя въ Клейменовѣ, а зимою въ собственномъ орловскомъ домѣ, жилъ когда-либо въ Грайворонскомъ флигелѣ.
На другой же день по пріѣздѣ, восьмидесятилѣтнему отцу подвели его верховую лошадь, и онъ, въ сопровожденіи прикащика и старостъ, поѣхалъ осматривать какъ собственныя, такъ и крестьянскія поля, гдѣ ничто не укрывалось отъ его
