— Идите поправѣе отъ собаки, а я пойду полѣвѣе, сказалъ я. Такъ мы и сдѣлали.
Умница Бубулька по окрику Тургенева пошла за его пято̀й. Когда мы съ обѣихъ сторонъ стали опережать собаку, изъ лежащаго между нами куста съ хлопаньемъ поднялся старый чернышъ, и Тургеневъ сталъ въ него цѣлить. Поднялъ ружье и я; и мнѣ почему-то показалось, что Тургеневъ упускаетъ его изъ выстрѣла. Этого истиннаго или подложнаго мотива было достаточно, чтобы я нажалъ спускъ. Грянулъ выстрѣлъ, и чернышъ упалъ.
— А еще вызывалъ стрѣлять, сказалъ Тургеневъ, да самъ и убилъ!
Приводите, какія хотите объясненія: поступокъ остается все тотъ же.
Помню, что въ первый день мы охотились въ два пріема, т. е. вернулись къ часу, на время самой жары, домой къ обѣду, а въ 5 час. отправились снова на вечернее поле. Въ первый день я, къ величайшей гордости, обстрѣлялъ всѣхъ, начиная съ Тургенева, стрѣлявшаго гораздо лучше меня. Помнится, я убилъ двѣнадцать тетеревей въ утреннее и четырехъ — въ вечернее поле. Чтобы облегчить дичь, которую мы для ношенія отдавали проводниками, мы потрошили ее на привалѣ и набивали хвоей. А на квартирѣ поваренокъ немедля обжаривалъ ее и клалъ въ заранѣе приготовленный уксусъ. Иначе не было возможности привезти домой дичины.
Нельзя не вспомнить о нашихъ привалахъ въ лѣсу. Въ знойный, іюльскій день при совершенномъ безвѣтріи, открытыя гари, на которыхъ преимущественно держатся тетерева, напоминаютъ своею температурой раскаленную печь. Но вотъ проводникъ ведетъ васъ на дно изложины, заросшей и отѣненной крупнымъ лѣсомъ. Тамъ между извивающимися корнями столѣтнихъ елей зеленѣетъ сплошной коверъ круглыхъ листьевъ, и когда вы раздвинете ихъ прикладомъ или вѣткою, передъ вами чернѣетъ влага, блестящая какъ полированная сталь. Это лѣсной ручей. Вода его такъ холодна, что зубы начинаютъ ныть, и можно себѣ представить, какъ отрадна ея чистая струя изнеможенному жаждой охотнику.
