скаго крыльца: я — какъ ни въ чемъ не бывало, а непривычный студентъ — въ видѣ заржавѣвшаго циркуля, у котораго ножки не смыкаются.
— Что жь ты его не поберегъ? спросилъ меня отецъ. Но когда я разсказалъ ему про настойчивость брата, старикъ прибавилъ:
— Впередъ наука; не спросясь броду, не суйся въ воду.
Надя встрѣтила меня съ неизмѣнною пріязнью, а черезъ нѣсколько дней подъѣхала и Любинька съ мужемъ погостить.
Наконецъ то и лошади мои добрались благополучно до Новоселокъ, и такъ какъ парадная лошадь была отцовскаго завода, то ему очень хотѣлось видѣть ее подъ сѣдломъ. Хотя Фелькерзамъ (такъ звали коня) еще не прошелъ всѣхъ тонкостей манежной ѣзды, тѣмъ не менѣе я могъ для всѣхъ устроить передъ домомъ карусель, подвергаясь критикѣ двухъ бывшихъ уланъ (отца, не покидавшаго сѣдла до смерти и зятя Александра Никитича). Оба восхищались ѣздою и ходомъ лошади, но посадкой моею остались недовольны. Александръ Никитичъ сказалъ: „сидитъ немудро, а рука золотая“.
Отецъ дѣйствительно былъ обрадованъ моимъ прикомандированіемъ къ гвардіи и, тотчасъ же позвавши домашнихъ портныхъ, лично занялся кройкою и шитьемъ щегольскихъ капоровъ и попонъ для лошадей. Зная о предстоящихъ при переводѣ расходахъ и умѣренности моихъ требованій, онъ не разъ съ блистающими радостью глазами повторялъ: „нѣтъ, ты таки меня не жалѣй! Нужно будетъ — напиши. Да, такъ таки не жалѣй, не жалѣй меня!“
Александру Никитичу отецъ нашъ давно помогъ выстроить усадьбу, хотя и не могъ ему простить, что усадьба была выстроена въ его Ивановскомъ, а не въ Любинькиномъ Петровомъ, на что неоднократно жаловался и мнѣ. Неудовольствіе возбуждали еще и поѣздки Нади въ гости къ сестрѣ. Старикъ по принципу сдерживалъ порывы нѣжности, но очевидно, обожалъ и ревновалъ Надю ко всѣмъ.
Въ восьми верстахъ отъ Новоселокъ была деревня Фатьяново, въ которой проживало нѣкогда семейство Борисовыхъ, роковымъ, можно сказать, образомъ связанное съ нашимъ. У владѣлицы его, вдовы Марьи Петровны, было девять че-
