гая подъ окнами залы вдоль крытой галлереи, невольно восклицалъ: „оголтѣлые! оголтѣлые!“
Передавая мнѣ поклонъ отъ мадамъ Віардо, Тургеневъ сообщилъ, что она положила нѣсколько моихъ стихотвореній на музыку, которую прелестно поетъ, правильно выговаривая русскія слова и говоритъ про меня: „c’est mon poète“.
Неистощимъ онъ былъ въ повѣствованіяхъ о сожительствѣ и встрѣчахъ съ В. Боткинымъ. „Такъ, между прочимъ разсказывалъ Тургеневъ; сошлись мы съ нимъ за обѣдомъ въ большомъ Берлинскомъ отелѣ. Заговоривши съ сидѣвшимъ противъ меня гостемъ, я упомянулъ о необычайномъ приростѣ городскаго населенія, и замѣтилъ, что давно-ли мы учили по географіи, что въ Берлинѣ 400,000 жителей, а вотъ ихъ уже 700 т.
— „Это нѣсколько преувеличено, сказалъ мой собесѣдникъ, такъ какъ ихъ всего неполныхъ шестьсотъ тысячъ.
„При этомъ возражавшій ссылался на то, что ему, какъ здѣшнему жителю, это должно быть хорошо извѣстно.
„Я не уступалъ, и завязалось пари на два золотыхъ, которое нѣмецъ взялся немедля разрѣшить, сходивши въ свой номеръ за гидомъ. Когда онъ вышелъ изъ-за стола, Боткинъ, сидѣвшій рядомъ со мною, излилъ на меня всю желчь, вѣроятно, возбужденную въ немъ необычнымъ эпизодомъ во время методическаго трапезованія.
— „Вотъ это чисто русское растрепанное многознайство! Вотъ такъ-то мы по всему свѣту развозимъ свое невѣжество! Мнѣ стыдно подлѣ тебя сидѣть. Нашелъ съ кѣмъ спорить! Съ туземцемъ! Я очень радъ, что онъ тебя оштрафуетъ за твое позорное русское хвастовство!
„Я уткнулся носомъ въ тарелку и замеръ подъ его безпощадными упреками. Вдругъ чувствую руку на своемъ правомъ плечѣ, и спорившій со мною нѣмецъ, шепнувши мнѣ на ухо: „извините, я проигралъ“, — положилъ около моей тарелки два наполеона.
— „Кельнеръ, сказалъ я, — бутылку шампанскаго!
„Надо было видѣть сладчайшій медъ, которымъ мгновенно засіяло лицо Боткина. „Молодецъ, молодецъ!“ воскликнулъ онъ, гладя меня по правому рукаву“.
