Она говорила о томъ, что „на дняхъ проѣхалъ къ себѣ въ Пирогово Сережинька Толстой, а Николинька пожалуй еще пробудетъ въ Москвѣ съ Машинькой, но пріятель Левочки Д—ъ былъ на дняхъ и жаловался на нервныя боли жены своей“.
Въ затруднительныхъ вопросахъ Татьяна Александровна обращалась къ Левочкѣ и окончательно успокоивалась его рѣшеніемъ. Такъ, проѣзжая съ нимъ осенью въ Тулу, она, взглянувъ въ окно кареты, вдругъ спросила:
— Mon cher Leon, какъ это пишутъ письма по телеграфу?
„Пришлось, разсказывалъ Толстой, съ возможною простотою объяснять дѣйствіе телеграфнаго снаряда, одинаковаго на обоихъ концахъ проволоки, — и подъ конецъ услыхать: „oui, oui, je comprends, mon cher!“
Не спуская вслѣдъ затѣмъ болѣе получаса глазъ съ проволоки, тетушка наконецъ спросила: „mon cher Leon, какъ же это такъ? — за цѣлые полчаса я не видала ни одного письма, пробѣжавшаго по телеграфу?“
— Сидимъ мы иногда, разсказывалъ Левъ Николаевичъ, — съ тетушкою цѣлый мѣсяцъ, не видя никого, и вдругъ, разливая супъ, тетушка скажетъ: „mais saves vous, cher Leon, on dit“….
При дальнѣйшихъ, многолѣтнихъ посѣщеніяхъ Ясной Поляны, я никогда не утратилъ благорасположенія Татьяны Александровны и подъ конецъ съ прискорбіемъ видѣлъ то умственное и физическое дѣтство, въ которое она впала передъ смертью.
