рилъ, что рецидива можетъ быть устранена только замужствомъ. Собравшись съ духомъ, я однажды, чувствуя себя вполнѣ безпомощнымъ, пустилъ въ ходъ эту тяжелую артиллерію, прибавляя, что если это неизбѣжно-необходимо, то нельзя же по заказу ловить жениховъ на улицѣ, въ то время когда завѣдомо хорошій человѣкъ умираетъ отъ любви. Встрѣтивъ и на этотъ разъ рѣшительный отпоръ, Борисовъ снова уѣхалъ въ Фатьяново.
Однажды, когда я писалъ ему отвѣтъ, въ кабинетъ вошла Надя и спросила:
— Кому ты это пишешь?
— Борисову, отвѣчалъ я.
— Быть можетъ, сказала она, онъ будетъ настолько уменъ, что пріѣдетъ къ намъ.
— Пожалуй, я передамъ ему настоящія твои слова.
— Какъ хочешь, былъ отвѣтъ.
Конечно, я передалъ ея слова въ письмѣ, и черезъ недѣлю Борисовъ снова помѣстился въ моемъ кабинетѣ. Дѣла его однако же видимо стояли на точкѣ замерзанія.
Однажды, когда, кончивши нашъ утренній кофей, мы съ женою оставили въ чайной самоваръ въ вѣдѣніе Нади, выходившей нѣсколько позднѣе, — сами же разошлись, въ дверяхъ моихъ раздался легкій стукъ.
— Можно къ тебѣ взойти? спросила Надя.
— Обожди одну минуту, отвѣчалъ я.
— Намъ только на одну минуту, проговорилъ Борисовъ.
Конечно, когда я отворилъ дверь, то ожидалъ всего возможнаго вмѣсто взявшейся за руки пары.
— Поздравь насъ, сказали они, — мы дали другъ другу слово.
Торжество счастья такъ и сіяло изъ глазъ Борисова. Надя была сдержанна.
Борисовъ тотчасъ же извѣстилъ о днѣ свадьбы самаго близкаго и дорогаго ему человѣка, рязанскаго губернатора П. П. Новосильцова, въ домѣ котораго онъ проживалъ въ началѣ сороковыхъ годовъ, когда Петръ Петровичъ былъ московскимъ вицъ-губернаторомъ. Свадьба была отпразднована въ самомъ скоромъ времени у насъ въ домѣ, и холостой еще
