на мою душу такихъ впечатлѣній, какъ этотъ грязный, засаленный, унылый Римъ. Но представь: я говорю о Римѣ, а у меня въ головѣ сидятъ ваши сгорѣвшія вещи“. В. Боткинъ.
Между тѣмъ отъ 17 ноября 1857 года Боткинъ пишетъ:
„Слава Богу, что у тебя есть практическій смыслъ, и вы по возможности устроились. А я до сихъ поръ не могу примириться съ мыслію о вашихъ сгорѣвшихъ вещахъ. Какую это сильную прорѣху должно сдѣлать въ вашемъ бюджетѣ! На починку этой прорѣхи прошу васъ употребить и тѣ 2000 франковъ, которые ты взялъ у меня въ Парижѣ, и выкинемъ ихъ изъ памяти. Скажу вамъ, что жизнь въ Римѣ совершенно по мнѣ, и мнѣ здѣсь такъ хорошо, что я не вижу, какъ летитъ время. На этой римской почвѣ все поднимаетъ чувство на какой то важный (sic), величавый, задумчивый тонъ. Странно! Я кажется не грязный человѣкъ, а эта грязь и вонючія улицы Рима нисколько не мѣшаютъ моему наслажденію. Напротивъ, есть что то необычайное въ этомъ соединеніи развалинъ римскаго міра съ капуцинами и монастырями; этихъ монументальныхъ зданій и фонтановъ съ окружающими ихъ лохмотьями и грязью. Здѣсь и великое точно такъ же предоставлено самому себѣ, какъ и мелкое и ничтожное. Все свободно вышло изъ одной и той же родной почвы — и высочайшіе идеалы христіанскаго искусства, и современная грязь и лохмотья. Во всемъ здѣсь чувствуешь эту удивительную почву, начиная съ этой небрежной простоты и наивности жизни. Да! до сихъ поръ и даже въ своемъ умирающемъ положеніи это еще удивительно одаренное племя“.
Слуга передалъ мнѣ, что сестра Надя, еще до нашего пріѣзда, катаясь, заѣхала на нашу квартиру и, взглянувъ въ залѣ на рояль, спросила: „братъ женится“? — Конечно, первою заботою моею по пріѣздѣ въ Москву было испросить разрѣшенія благодѣтельнаго В. Ѳ. Саблера на свиданіе съ сестрою, которая съ восторгомъ приняла наше предложеніе поселиться у насъ, вмѣстѣ съ женщиной, ходившей за ней во время ея болѣзни. Такимъ образомъ сестра Надя, въ самомъ скоромъ времени дружески сблизившись съ моею женой, заняла уголь-
