вѣрностью старинной модѣ. То, что было когда то знаменемъ неудержимаго франтовства, стало теперь эмблемою степенства“.
Въ подтвержденіе справедливаго замѣчанія Василія Петровича, я вспомнилъ франтоватыхъ молодыхъ гостей, пріѣзжавшихъ къ намъ въ Новоселки въ двадцатыхъ годахъ, именно въ высокихъ сапогахъ, въ какихъ изображаютъ Александра Перваго.
Не дожидаясь конца Святой недѣли, Василій Петровичъ быстро собрался и уѣхалъ заграницу, еще разъ поручивъ меня вниманію своего семейства. — „Чѣмъ въ одиночествѣ то скучать, говорилъ онъ мнѣ, — отчего вамъ не приходить въ домъ, гдѣ вамъ всѣ рады“.
По большому числу членовъ семейства, достигшихъ зрѣлости, Боткинскій домъ въ ту пору можно было сравнить съ большимъ комодомъ, вмѣщающимъ отдѣльные закоулки и ящички. Одними изъ такихъ закоулковъ были три комнаты на антресоляхъ, занимаемыя Марьей Петровной и ея роялемъ. Туда къ ней собирались въ извѣстные дни знакомыя ей дѣвицы, большею частію миловидныя, между которыми дочь доктора Шереметьевской больницы Ида Шлейхеръ, блондинка съ голубыми глазами, отличалась чрезвычайно нѣжной красотой. Понятно, что сначала молодые братья Маріи Петровны, снискавъ дружбу прекрасныхъ посѣтительницъ, проникли въ гостиную молодой хозяйки, обзывая ея собранія „букетомъ“, — a вслѣдъ затѣмъ пробралась въ эти собранія и близко знакомая въ домѣ молодежь. Обычнымъ угощеніемъ въ этихъ случаяхъ бывалъ чай; но иногда, когда долго засиживались, посылали въ кухню за ужиномъ, а самый пылкій изъ молодыхъ братьевъ, оставшійся навсегда энтузіастомъ изящнаго, Дмитрій Петровичъ угощалъ ужинающихъ шампанскимъ.
Послѣ одного изъ такихъ импровизованныхъ ужиновъ, на которомъ случился и я, прелестная Идочка, какъ ее всѣ называли, выразила опасеніе по поводу поздней поры и ночнаго, вешняго холода. Такъ какъ у меня была изъ Новоселокъ пролетка и знакомая уже намъ Звѣздочка, то я и рѣшился предложить прелестной дѣвушкѣ бережно доставить ее къ
