„Фить, фить!“ проговорилъ отецъ, щелкая пальцами: (это было его обычнымъ обозначеніемъ легкомыслія) — „а впрочемъ поѣзжай, ужь если такъ тебѣ хочется“.
Счастливый я побѣжалъ и расцѣловалъ своего друга Надю.
Воздержусь отъ описанія Спасской усадьбы, хорошо знакомой публикѣ и по описаніямъ, и по фотографіямъ; скажу только разъ навсегда, что планъ дома представлялъ букву глаголь, а флигель — какъ-бы другую ножку буквы пе, еслибы верхняя часть глаголя соприкасалась съ этой ножкой; но такъ какъ между домомъ и флигелемъ былъ перерывъ, то флигель выходилъ единицей, подписанной подъ крышею глаголя. Странно, что хотя современемъ я узналъ все расположеніе построекъ усадьбы Спасскаго, какъ свой собственный домъ, я никакъ не въ состояніи дать себѣ яснаго отчета, гдѣ въ первое мое посѣщеніе жилъ и принималъ меня Тургеневъ, т. е. въ домѣ или во флигелѣ.
Конечно, меня не могло поразить окружавшее его множество лакеевъ, которыхъ и у насъ въ домѣ было едва-ли не дюжина; но у насъ, какъ и у всѣхъ остальныхъ, они появлялись въ лакейскихъ съ утра и въ домѣ не оставались; у Тургенева же я замѣтилъ въ двухъ-трехъ сосѣднихъ съ пріемною комнаткахъ кровати и столики, у которыхъ стояли длиннѣйшіе чубуки отъ трубокъ со вспухнувшей табачною золой, хотя самъ Тургеневъ никогда не курилъ. Въ этихъ-то комнатахъ, видимо, помѣщались лакеи, при которыхъ, какъ я узналъ впослѣдствіи, состояли казачки для набиванія трубокъ и другихъ послугъ.
Разговоръ нашъ принялъ исключительно литературный характеръ, и, чтобы воспользоваться замѣчаніями знатока, я захватилъ все, что у меня было подъ руками изъ моихъ литературныхъ трудовъ. Новыхъ стихотвореній въ то время у меня почти не было, но Тургеневъ не переставалъ восхищаться моими переводами одъ Горація, такъ что, по просьбѣ его, смотрѣвшаго въ оригиналъ, я прочелъ ему почти всѣ переведенныя въ то время двѣ первыя книги одъ. Вѣроятно онъ успѣлъ уже стороною узнать о крайней скудости моего годоваго бюджета и потому восклицалъ:
— Продолжайте, продолжайте! Какъ скоро окончите оды,
