— Alexandre! спросила Надя. — На чемъ же братъ поѣдетъ?
— Сдѣлайте милость, вмѣшался я, — мнѣ никого не нужно. По дурной дорогѣ всего лучше въ розвальняхъ, безъ кучера, такъ какъ я тутъ всякую лощинку знаю. Была бы добрая лошадь, это главное.
— На что-жь тебѣ надежнѣе Звѣздочки, замѣтилъ Александръ Никитичъ.
— А, старая знакомая! воскликнулъ я. — Очень радъ!
Часовъ въ одиннадцать Звѣздочка, запряженная въ розвальни, подмощенныя соломой, укрытою ковромъ, была у крыльца. А не прошло и часа, какъ я, въѣхавъ въ ворота широкаго Фатьяновскаго двора и завернувъ налѣво за уголъ низменнаго пустаго, деревяннаго дома съ закрытыми ставнями, остановился передъ крылечкомъ небольшаго, сравнительно новаго флигеля. Флигель состоялъ изъ сѣней и двухъ комнатъ: первая играла роль гостиной и столовой, а вторая была кабинетомъ, въ концѣ котораго за перегородкой помѣщалась кровать Борисова.
Я засталъ Борисова въ гостиной сидящимъ въ креслахъ передъ слегка пылающимъ каминомъ въ старомъ военномъ пальто и въ турецкихъ туфляхъ. Повернувшись спиною къ выходившимъ на дворъ окнамъ, онъ, повидимому, былъ углубленъ въ чтеніе какой-то исторической книги, до которыхъ былъ большой охотникъ. Встрѣтилъ меня и все время прислуживалъ намъ factotum Борисова — Иванъ Ѳедоровичъ, бывшій все время пребыванія Борисова на службѣ полновластными управляющимъ Фатьянова, а теперь съ особенною ревностью слѣдившій затѣмъ, чтобы каждое наше желаніе было предупреждено. Весьма красивая и молодая жена 50-лѣтняго Ивана Ѳедоровича, при замѣтномъ стремленіи къ полнотѣ, смахивала скорѣе на барыню, чѣмъ на прислугу, что не мѣшало ей съ своей стороны ревностно стараться о комфортѣ Ивана Петровича. Борисовъ любилъ покушать, и вниманіе къ столу велось еще отъ покойной его матери. У нашего отца въ Новоселкахъ было всегда пять-шесть поваровъ, готовившихъ поочередно; всѣ они учились по знаменитымъ московскимъ кухнямъ, a Фатьяновскіе повара были ихъ учениками.
