— Мнѣ сказывали, прибавила Надя, что онъ поневолѣ у себя въ Спасскомъ, такъ какъ ему воспрещенъ въѣздъ въ столицы. Папа́ ничего объ этомъ не надо говорить, а то Богъ знаетъ, какъ онъ посмотритъ на это знакомство, а въ гости къ Ш....мъ онъ насъ отпуститъ охотно.
На слѣдующее воскресенье мы уже застали Тургенева у Ш....хъ. Видѣвши его только мелькомъ лѣтъ за пятнадцать тому назадъ, я конечно бы его не узналъ. Не смотря на свѣжее и моложавое лицо, онъ за это время такъ посѣдѣлъ, что трудно было съ точностью опредѣлить первоначальный цвѣтъ его волосъ. Мы встрѣтились съ самой искренней взаимной симпатіей, которой современемъ пришлось разростись въ задушевную пріязнь.
Кромѣ обычныхъ обитателей Волкова, было нѣсколько стороннихъ гостей, Дамы окружали Тургенева и льнули къ нему, какъ мухи къ меду, такъ что до обѣда намъ не пришлось съ нимъ серьезно поговорить. Зато послѣ обѣда онъ упросилъ меня прочесть ему на память нѣсколько еще ненапечатанныхъ стихотвореній и упрашивалъ побывать у него въ Спасскомъ. Оказалось, что мы оба ружейные охотники. По поводу тонкихъ его указаній на отдѣльные стихи, я извиняясь сказалъ, что восхищаюсь его чутьемъ. — „Зачѣмъ же вы извиняетесь въ выраженіи, которое я считаю величайшею для себя похвалой?“
При прощаніи я далъ ему слово побывать въ Спасскомъ, но къ себѣ по какому-то (невольно скажешь) чутью его не приглашалъ.
Въ условный день приходилось просить у отца лошадей, въ которыхъ онъ никогда не отказывалъ, и кромѣ того сказать, куда я ѣду. Тайкомъ этого сдѣлать было невозможно, а отецъ, подобно мнѣ, былъ заклятой врагъ всякой лжи. Услыхавъ, что я ѣду въ Спасское, онъ нахмурилъ брови и сказалъ: „Охъ, напрасно ты заводишь это знакомство; вѣдь ему запрещенъ въѣздъ въ столицы, и онъ подъ надзоромъ полиціи. Куда какъ неприглядно“.
Стоило большаго труда убѣдить отца, что эти обстоятельства до меня не касаются, и что порядочное общество тѣмъ не менѣе его не чуждается.
