ствіе семьи на случай неурожая, — было исключеніемъ; тогда какъ въ настоящее время существованіе такого одонка представляетъ исключеніе. Но ограничимся указаніемъ на источникъ постоянныхъ нашихъ съ Тургеневымъ споровъ, при которыхъ въ запальчивости, особенно со стороны Тургенева, недостатка не было. Впослѣдствіи мы узнали, что дамы въ Куртавнелѣ, поневолѣ слыша нашъ оглушительный гамъ на непонятномъ и гортанномъ языкѣ, наперерывъ восклицали: „Боже мой! они убьютъ другъ друга!“ И когда Тургеневъ, воздѣвши руки и внезапно воскликнувъ: „батюшка! Христа ради не говорите этого!“ — повалился мнѣ въ ноги, и вдругъ наступило взаимное молчаніе, дамы воскликнули: „вотъ они убили другъ друга!“
Не могу не сказать, что нашъ братъ русскій, внезапно вступающій въ домашнюю жизнь нѣмцевъ, a тѣмъ болѣе французовъ, приходитъ въ изумленіе передъ малымъ количествомъ питанія, представляемаго ихъ завтраками и обѣдами. У насъ если появится наваристый борщъ или щи съ хорошимъ кускомъ говядины, да затѣмъ гречневая каша съ масломъ или съ подливкой, то усердно отнесшійся къ этимъ двумъ блюдамъ не захочетъ ничего остальнаго; тогда какъ обѣдъ въ з̀амкѣ Куртавнель состоялъ изъ французскаго бульона, слабаго до безчувствія, за которымъ вторымъ блюдомъ являлся небольшой мясной пирожокъ, какіе у насъ подаются къ супу; третьимъ блюдомъ являлись вареные бобы съ художественно нарѣзанными ломтиками свѣтившейся насквозь ветчины; послѣднимъ блюдомъ являлись блинчики или яичница съ вареньемъ на небольшомъ плафонѣ. А между тѣмъ не рѣдкость встрѣтить тучныхъ, пожилыхъ французовъ и француженокъ.
На третій день я объявилъ желаніе возвратиться въ Парижъ, и такъ какъ нужно было поспѣть въ Rosay къ шести часамъ пополудни, времени отправленія дилижанса, то я долженъ былъ уѣхать изъ дому не позже четырехъ часовъ. Хозяева всхлопотались кормить меня на дорогу, но я наотрѣзъ отказался. Подали кабріолетъ, и черезъ часъ я уже былъ въ Rosay
— Скоро ли пойдетъ дилижансъ?
