вести время, сказалъ мой неизвѣстный благодѣтель, кивая головой и заворачивая буланую назадъ.
Черезъ минуту кабріолетъ умчался изъ глазъ подъ учащенные звуки проворныхъ копытъ. Позвонивъ и не замѣчая никакого движенія ни передъ фасадомъ дома, ни по дорожкамъ, ведущимъ вокругъ цвѣточныхъ клумбъ и деревьевъ къ воротамъ, я сталъ разсматривать мое будущее пристанище. Пепельно-сѣрый домъ, или, вѣрнѣе, з̀амокъ съ большими окнами, старой, мѣстами мхомъ поросшей кровлей, глядѣлъ на меня изъ-за каштановъ и тополей съ тѣмъ сурово-насмѣшливымъ выраженіемъ старика, свойственнымъ всѣмъ зданіямъ, на которыхъ не сгладилась средневѣковая физіономія, — съ выраженіемъ, явно говорящимъ: „Эхъ, вы, молодежь! Вамъ бы все покрасивѣе да полегче; а по-нашему попрочнѣе да потеплѣе. У васъ стѣнки въ два кирпичика, а у насъ въ два аршина. Посмотрите, какими широкими канавами мы себя окапываемъ; коли ты изъ нашихъ, опустимъ подъемный мостъ, и милости просимъ, а то походи около каменнаго рва да съ тѣмъ и ступай. Вѣдь теперь у васъ, говорятъ, просвѣщеніе да земская полиція не даютъ воли лихому человѣку. А кто васъ знаетъ, оно всетаки лучше, какъ въ канавѣ-то вода не переводится“.
Кромѣ цвѣтовъ, пестрѣвшихъ по клумбамъ вдоль фасада, подъ окнами выставлены изъ оранжерей цвѣты и деревья странъ болѣе благосклонныхъ. Насмотрѣвшись на эспланаду, на каменный ровъ, въ зеленую воду котораго вѣтерокъ ронялъ безпрестанно листы тополей и акацій, позлащенные дыханіемъ осени, на самый фасадъ з̀амка, я позвонилъ снова, и на этотъ разъ навстрѣчу мнѣ вышелъ лакей.
— „Дома г. Віардо?“ — „Нѣтъ“. — „А Тургеневъ?“ — „Тоже нѣтъ“. — „Гдѣ же они?“ — „На охотѣ“. — „Когда же они вернутся?“.
— Теперь часъ; они непремѣнно должны быть къ обѣду, то-есть къ шести часамъ.
— Ну, а мадамъ Віардо дома?
— Мадамъ дома, только она еще не выходила. Вы желаете видѣть г. Тургенева? Позвольте, я снесу пока ваши вещи въ его комнату. Пожалуйте!
